Искусство разрушения
Шрифт:
«Паникерская чушь», — подумал Финн, торопясь покинуть помещение. Ему только хотелось, чтобы у него было достаточно смелости произнести это вслух.
Соломон медленно шел сквозь тьму заброшенных восточных пещер, его гаснущий фонарь проливал слабый желтый свет на петляющую впереди тропинку. Вокруг, в тех местах, где потолок обрушился и сталагмиты раскололись, были раскиданы кучи булыжников. Некоторые из лавовых труб были слишком маленькими для того, чтобы через них можно было бы пройти, приходилось сгибаться и ползти, иногда даже протискиваться
Соломон достиг того, что на первый взгляд казалось тупиком в узком конце туннеля. Но луч угасающего фонаря выявил там темный силуэт камней, рассыпанных, преграждая путь. Он выключил свет, начал убирать камни.
Где-то позади послышался отдаленный звук, и он замер. Его не должны здесь найти. Если же все-таки…
Шум не повторился. Соломон вернулся к расчистке камней из узкого прохода, затем прополз через образовавшийся проем. На этой стороне проход был выше и шире.
И в конце него кто-то стоял.
Темный силуэт с горящим факелом в руках.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно произнес Соломон.
— Мы хотим еще пищи. — Тихо сказал силуэт.
Соломон покачал головой.
— Больше нет. Я всегда говорил, я могу делать вам только одну доставку в неделю.
— Этого недостаточно.
— Пропажу большего количества заметят. — Соломон подошел к мужчине с факелом и протянул руку. — Рад видеть тебя, Талиб, но я предупреждал тебя никогда сюда не приходить.
Талиб принял его рукопожатие, но лицо его оставалось холодным, как тьма.
— Грабители и мятежники забрали большую часть пищи. Они взяли наших овец и коров, даже циновки, на которых мы спим. И они вернутся.
— Я не могу дать вам больше, — произнес Соломон. — Ты слишком многим рискуешь, приходя сюда. Если тебя видели — если хоть кто-нибудь узнает, что туннели тянутся до самого Гуронка — вас могут переселить в приюты или спихнуть в лагеря помощи. Ты этого хочешь? — Он с подозрением посмотрел на Талиба. — Нет. Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь найти свой собственный путь на другую сторону, не так ли? Пытаешься сам взять пищу?
— Нам это нужно, Соломон.
Соломон не смог удержаться, чтобы не повысить голос.
— Если меня поймают за кражей для вас, меня сошлют в трудовые лагеря. И тогда у вас не будет ни еды, ни чего бы то ни было другого — ты понимаешь? Ничего больше никогда.
Талиб со злостью взметнул свое лицо вплотную к лицу Соломона.
— Если мы не получим больше, никакой нужды в пище у нас уже не будет. Потому что мы все будем мертвы.
— Мне жаль. — Соломон покачал головой. — Я могу попросить Бэзела поговорить со своими друзьями в лагере Инико…
— Твой отец стыдился бы, — презрительно фыркнул Талиб. — Ты говоришь, что хочешь помочь своей деревне, но…
— Я покинул Гуронка пятнадцать лет назад, однако до сих пор рискую всем, чтобы помочь вам!
— Ты теперь принадлежишь Финну.
Соломон не отреагировал.
— В воскресенье, — медленно
Талиб развернулся и зашагал прочь, вскоре его поглотили тени.
Добрую минуту Соломон простоял, прислушиваясь к звуку шагов Талиба, эхом затихающих в пространстве пещер. Когда он убедился, что мужчина ушел, он сначала пошел за ним, затем протиснулся в узкий боковой туннель. Пол был неровным, покрытым вскипевшей лавой. Потолок был украшен гирляндами зловеще выглядящих сталактитов, оставшихся от процесса остывания расплавленной крыши. Соломон не страдал клаустрофобией, но в некоторых из этих проходов казалось, будто бы он был заперт в гигантском пыточном приспособлении.
Возможно, потому что он приближался к машине.
Соломон обнаружил ее, разыскивая более легкий путь сквозь разрушенный лабиринт лавовых труб; чем быстрее он сможет тайно переносить пищу из агро-подразделения, тем безопаснее будет для всех заинтересованных лиц. В этом был его план.
Вот только теперь, когда что-то пробудилось, никто не был в безопасности.
Канджучи был мертв, и Соломона мучила уверенность, что он не будет последним.
Он повернул налево в другой туннель. Стены здесь были вогнутыми, покосившимися. Они словно отражали его решимость. И в конце этого длинного, темного туннеля он уже мог видеть похожее на магму сияние машины. С чего вдруг проклятая штуковина начала светиться?
«Потому что ты нашел ее», — сказал он самому себе. — «Потому что ты пробудил ее».
Он выключил свой фонарь. Раскопки в подземных пещерах ослабили всю область, и трещина превратилась в раскол. Соломон поработал над отверстием, расширил его, прокладывая себе путь на другую сторону в надежде, что сможет найти короткий путь. Вместо этого он наткнулся на тайную погребальную камеру для… этого.
Соломон смотрел на нее: вмурованную в пол огромную прямоугольную панель, размером с экран кинотеатра, сделанную из того же сияющего золотого материала, что Канджучи и гриф. Она была вложена в гладкую поверхность древнего бассейна лавы. На ее поверхности, мерцая, как расплавленный металл, располагались причудливо высеченные средства управления. Странное, приглушенное мурлыканье, нечто среднее между журчанием водяного потока и гудением генератора звучало, словно дуновение свежести сквозь зловонный воздух. Словно бы панель каким-то образом была новой — не сотен, а то и тысяч лет стариной.
Ему следовало кому-то рассказать, конечно. Рассказать Финну, переложить эту проблему на него. Но Финн захотел бы, чтобы эту штуку изучили, туннели кишели бы экспертами и учеными, и хорошо, если б ему тогда удавалось раз в новолуние пронести Талибу банку бобов.
Его инструменты все еще были разбросаны по туннелю. Соломон поднял свою каску и отбойный молоток и уставился на безмятежно сияющую и гудящую золотую панель.
— Пора тебе вновь скрыться с глаз, — пробормотал он. Лишь несколько ударов молота, и он сможет обрушить крышу. Возможно, тогда все наладится.