Искусство творения
Шрифт:
Заслышав, что где-то, в одном из колхозов, применяются средства, улучшающие качество корней, он помчится туда усвоить новую практику, чтобы распространить ее среди других. Все должны экспериментировать, множить опыт разведения тянь-шаньского корня. Заехав случайно к девушке-звеньевой, он вытянет из кармана горсть семян и, не осведомляясь, слышала ли она о каучуконосе, поспешит преподать ей урок:
— Посадите их по нескольку в лунку, присыпьте навозом и землей. Вырастет чудо. Вы получите превосходные корни и исключительные семена.
Другой звеньевой
— Я заеду к вам позже, и вы покажете мне результат.
Такой разговор у него может возникнуть с совершенно незнакомыми людьми. Проезжая однажды по деревне, он замечает в окне между горшками цветов юную головку в белой косынке. Взор ее строг и недружелюбен.
— Скажите, пожалуйста, — спрашивает он ее, — это вы у себя под окнами разбили цветник?
Она кивает ему головой.
— Я вместо цветов развел бы здесь что-нибудь другое.
Девушка смеется, но продолжает молчать.
— Знакомо ли вам слово «каучук»? — продолжает назойливый незнакомец.
— О да, конечно, из него изготовляют жгуты, пузыри и грелки. Еще бы не знать.
Теперь только Колесник сообразил, что он стоит у ворот больницы и беседует с медицинской сестрой.
— Ну так вот, — говорит он, довольный этим открытием, — вы можете иметь собственную каучуковую базу.
Пылкий агитатор спешит преподнести ей пригоршню семян и предлагает их тут же посеять.
— Сейчас как раз пора. Предложите цветам потесниться. Время военное, теперь должно быть каждому тесно.
Сестра согласилась. Три недели спустя она ему сообщила, что на клумбах появились добрые всходы. Затем пришли письма от колхозников, побывавших на больничном дворе. Они просили семян той редкой культуры, из которой выделывают грелки, пузыри и жгуты.
Семян Колесник не жалеет. Он сует их вознице, спутникам в поезде, предложит их проводнику, прочитав ему при этом длинный наказ, как обходиться с материалом.
В Киеве, на Брест-Литовском шоссе, есть дом номер семьдесят восемь. Дом замечательный в двух отношениях. Пред ним стоит тополь, цветы которого некогда Колесник опылил. Достопримечательно и самое здание: из его окон аспиранту и его домочадцам открывается вид на зоологический сад, засеянный каучуконосом. Неистовому Колеснику стоило много труда сочетать здесь зоологию с ботаникой.
— К чему это вам? — недоумевали в зоологическом саду. — Мало ли в Киеве пустырей на окраине? Сажать кок-сагыз среди зверей, какая тут, простите, логика?
— Логика в том, — ответил он им, — что у вас тут перебывают сотни тысяч людей. Они посмотрят на делянки и заинтересуются каучукокосом… Где еще встретишь такую аудиторию, как здесь?
Слава о кок-сагызе переступила границы страны. Журнал «Агрикультура в Америке» писал в 1942 году:
«Крепкий маленький новобранец из растительного мира прибыл только что в Америку и записался на военную службу. Его имя кок-сагыз. В прошлом году его выращивали в России. Ныне в целях укрепления ресурсов Объединенных наций он высеивается впервые на северных и южных почвах Америки.
Новый пришелец —
Год спустя другой журнал, «Таир Ревью», написал:
«В Корнельском университете Соединенных Штатов Америки на средства фирмы „Гудрич“ исследовались две тысячи растений западного полушария на каучуконосность. Из них русский одуванчик признан наиболее многообещающим…»
Надо было ожидать, что под влиянием своей пагубной страсти строить и переделывать все на свой лад, Филиппов бросится в омут сомнительных планов — механизировать уборку семян и обработку корней кок-сагыза. Тот, кто звал аспиранта, неисправимого многодума с повадками крепкого хозяйственного мужичка, мог это заранее предвидеть.
Так оно и случилось. После первой же уборки, когда лаборантки, потрудившись до изнеможения, сумели лишь собрать по пятьдесят граммов семян, Филиппов задумал построить машину. Идея вызрела в теплице, у вазонов, вернее при их благосклонном участии.
Помощницы аспиранта, наблюдавшие его в это время, рассказывали много веселых вещей. Один видели его стоящим подолгу перед вызревшим цветком, легонько пощипывавшим или подергивавшим одуванчик, как это делают дети с малознакомой игрушкой. Другие заставали аспиранта за не менее странным замятием: он сдувал со стеблей расцветшие шары кок-сагыза, дул напряженно, всей силой своих мощных легких. Когда ему удавалось сдуть шар до последней летучки, он потирал руки от удовольствия и, привстав на носках, произносил одобрительно: «Славно! Очень и очень хорошо». Время от времени аспирант пригибался к цветкам и шумно всасывал воздух, действуя на пушок, как вбирающий пылинки пылесос.
— Я хочу сконструировать машину, — сказал Филиппов Лысенко тоном человека, ступившего на гибельный путь, путь, с которого ему уже не сойти.
Тонкий знаток человеческих слабостей, Лысенко понял безнадежность всякой попытки возражать или не соглашаться и спокойно заметил ученику:
— Нам нужны сейчас корни. Семена — дело второе. Думайте над машиной, если хотите, я этим делом заниматься не хочу.
Этого только и ждал аспирант. Он захватил свои схемы и поспешил к столяру — единственному мастеру в хозяйстве.