Исландская карта. Русский аркан

Громов Александр Николаевич

Итак, под особым подозрением: мичман Свистунов, боцман Зорич, каперанг Пыхачев, полковник Розен. Именно в такой последовательности.

Досье на боцмана самое тощее. О Розене сведений нет вообще. Пыхачев — боевой офицер, участник двух кампаний, далее список наград, и вообще его досье смахивает на панегирик. Для командования судном, несущим на борту особу императорской фамилии, кандидатура вполне подходящая. Происхождение: из дворян Пензенской губернии. Женат, супруга с двумя дочками проживает в Петербурге на Гороховой в собственном

доме. Неплохо для каперанга!.. Ага, вот и ответ: Капитолина Ефремовна Пыхачева, в девичестве Ряпушкина. Кто не знает промышленников Ряпушкиных? За такой невестой можно получить в приданое дом не в самой худшей части столицы и сверх того еще тысяч триста. Особенно если невеста нехороша собою. Хотя это как раз необязательно — все-таки через нее Ряпушкины породнились со столбовым дворянским родом, да и учли, наверное, карьерный потенциал бравого моряка…

Можно ли купить Пыхачева деньгами?

Вряд ли.

А карьерными видами?

Не исключено. Но какие карьерные виды может иметь командир судна, на котором погиб наследник престола?!

Лопухин стукнул себя по лбу. Вот дурак же! С этого надо было начинать!

Есть ли в личных обстоятельствах каперанга нечто такое, что для него превыше богатства и карьеры, не говоря уже о верности присяге? Гм… не усматривается.

Итак, список особо подозреваемых следует сократить до трех человек…

Нет, пожалуй, даже до двух. Розен, конечно, мало симпатичен, и досье на него отсутствует, но если он играет роль человека честного и прямого, то великий актер Кочанов ему в подметки не годится. Следовательно — в сторону.

Итак, двое: Свистунов и Зорич. Кто из них?

Или все-таки некто третий?

Угрюмо шепчущиеся матросы видели, как слуга графа трижды бегал с кофейником на камбуз, где варил крепчайший кофей. Некоторые строили предположения о том, куда девается вся эта жидкость. Ведь не может такого быть, чтобы один человек спокойно выдул три немаленьких кофейника! От такой дозы сердце выпрыгнет через пищевод, если раньше не порвется, как ветхая тряпица.

— У нормального человека — знамо дело, — прокомментировал сигнальщик.

— Выходит, наш граф ненормальный? — поддел его один из марсовых.

— А то нет? Глянь хоть на компас, хоть на солнце — куда он нас ведет? В пустоту океанскую? Ненормальный и есть, тут и к лекарю не ходи — и так видно.

— Может, ему лучше видно, а не тебе, неученому? Где бы мы без него были? Забыл, как на Груманте он нас на пиратов вел? По-твоему, того ради, чтобы утопить?

— А то нет? С него станется! Граф, мать его! Сиятельство! Да еще служит в Третьем отделении. Ты не знал?

— Нет.

— Ну так знай, башка твоя стоеросова!

В кучке матросов, придвинувшихся послушать интересный разговор, больше никто не стал перечить рассудительному сигнальщику.

— Матросы шепчутся, — доложил графу Кривцов на следующий день.

— О чем? — Лопухин сделал вид, что ничего не знает о настроениях в команде.

— Полагаю, о нашем курсе. Жду неприятностей. Да вы бы, Николай Николеевич, хоть иллюминатор открыли! Топор можно вешать. Клопов, что ли, травите?

— Мышей, — улыбнулся Лопухин.

— От такого фимиама и крысы сдохнут. Себя бы пожалели. Давно ли от болезни оправились?

— Не беспокойтесь, не умру. Нет у меня такой привычки. Каким курсом идем?

— Двести шестьдесят. Ветер зюйд-ост, три балла и слабеет. Не развести ли пары?

— Ни в коем случае. Топливо приказываю беречь. Каков ход?

— Шесть с половиной узлов.

— Хорошо. Благодарю за предупреждение.

Предсказанные неприятности не замедлили явиться вместе с Аверьяновым. Боцман пришел один и был настолько вежлив, что даже постучал в дверь каюты Лопухина. Тон его, однако, был далек от почтительного, а рот кривила всегдашняя жесткая усмешка.

— Братва интересуется: куда это мы с такой прытью чешем на вест?

— В Иокогаму, а оттуда во Владивосток, — сухо ответил граф, понимая, что дальше темнить не стоит.

Эффект вышел разительный — глаза боцмана округлились, челюсть слегка отвисла, а куда подевалась усмешка — трудно сказать.

— Почему? — только и сумел выдавить из себя Аверьянов.

— По целому ряду причин, останавливаться на которых я не считаю нужным. Вернитесь к своим обязанностям, боцман.

Аверьянов исчез, но ненадолго. Не прошло и часа, как он явился вновь, сопровождаемый несколькими дюжими матросами. Постучать на сей раз он не удосужился.

— Чему обязан? — вопросил граф, прекрасно понимая, чему.

— Братва желает объяснений, — тяжело дыша, заявил боцман.

— Позвольте осведомиться, — прищурился Лопухин, — кого вы называете братвой? Всю команду?

— Да!

— Так бы и говорили. Где будем объясняться? Здесь? На палубе?

— Команда просит вас спуститься в кубрик.

— Раз просит, значит, сейчас буду. Ступайте.

То, что раздраженные матросы послушались, вселяло некоторую надежду: не все еще потеряно. Главное — удержать их от необратимых поступков…

— Не ходите, барин, — подал голос Еропка. — Ей-ей, убьют вас там. Или измордуют так, что родная мать не узнает, а сделают все равно по-своему. Не видите разве, какой народ? Отчаянные. Натерпелись в рабах-то. Да еще мраксисты у них заводилами! Этим что ни скажи, все против шерсти…

— Зато бравые ребята, — поддел Лопухин.

— Бравые-то они бравые, а только лучше бы не с ними со всеми разговоры разговаривать, а с выборными от них. Да не в кубрике, а в кают-компании. Да имея при себе револьвер, а лучше два!

— Если дойдет до пальбы, то и десять не помогут.

— Во-от! — обрадовался слуга. — Очень возможное дело. А с револьвером все ж не в пример спокойнее.

— Туда, где не помогут десять револьверов, не стоит брать и одного.