Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
Чья-то рука легла на локоть.
— Прошу прощения, — сказал Иманиши. — Разрешите попробовать мне.
— Извольте, — со злостью ответил Лопухин, уступая дорогу.
Он не стал смотреть — присоединился к завороженному приближающейся смертью цесаревичу и тоже стал смотреть вниз. Дирижабль опускался быстро, даже очень быстро. Вот уже меньше ста сажен высоты, а теперь, спустя несколько секунд, пожалуй, меньше пятидесяти…
Вот она, смерть. Ее считают черной, а она желтая. У нее цвет созревших рисовых колосьев. И пахнет она неважно. Удобрениями она пахнет, не до конца перегнившим дерьмом…
«Если повезет, можно выжить,» — нашептывал ему внутренний голос и очень злил. Да, выжить можно… беспомощным калекой, обузой для других и себя… К черту!
«Но досадно, ох, как досадно, что я уже никогда не узнаю наверняка, чьих рук это злодейство…»
Сзади раздался страшный треск. Воздушное судно резко дернулось. Лопухин не вылетел из гондолы только потому, что вовремя успел схватиться за трос. Другой рукой придержал цесаревича. Оглянулся. Гжатский и невозмутимый Иманиши были на месте. Вот только не было больше в гондоле ни двигателя, ни ременных передач, ни воздушного винта, ни топки с уходящей вниз и вбок трубой, ни задней стенки.
— Вот это да! — в восторге кричал наконец-то потерявший невозмутимость Гжатский. — Одним ударом!
Секунду-другую еще продолжалось падение, но вот оно замедлилось, и, выровнявшись саженях в тридцати от земли, неуправляемое воздушное судно медленно пошло вверх.
— Теперь дотянем! — ликовал Гжатский. — Не промахнуться бы только…
Искалеченный дирижабль летел точно в сторону пруда. Оставалось лишь молиться, чтобы не поменялся ветер.
— Хвала Будде, дожди в этом году были обильны, — сказал Иманиши.
Лопухин промолчал — мысль была понятна. Этот пруд, служащий накопителем для стекающей с гор влаги, несомненно питается сейчас каким-нибудь совсем тощим ручейком. А рисовые поля требуют много воды. Если бы год выдался засушливым, то пруд являл бы собой почти пустой котлован со слоем грязи на дне.
В висках стучал пульс. Только бы не мимо пруда… Только бы в него или в крайнем случае над ним… Можно будет спрыгнуть. Интересно, хорошо ли плавает цесаревич?
— Идем точно на цель! — послышался веселый голос Гжатского. — Но я был прав: аппараты легче воздуха никуда не годятся. Слишком уязвимы!
«Все-таки придется прыгать, — подумал Лопухин спустя несколько секунд. — Нас пронесет над водой».
Но в этот момент баллон, как видно, решил, что уже и так держался в воздухе непозволительно долго, и резко пошел вниз. Иманиши вдруг горячо заговорил по-японски, указывая на пруд.
Русского перевода не понадобилось. Граф понял.
Так вот куда опорожняются бочки золотарей…
По делу — разумно. Полив и удобрение полей одновременно. Здесь человеческие испражнения разводятся водой. В таких отстойниках дерьмо, поди, успевает хоть немного перепреть, что полезно рису…
Да, ваше сиятельство! Много где вы побывали, вот только в дерьме еще не купались…
Тяжелое зловоние ударило в нос. Черная отвратительная вода ждала — безразлично и мертво. «Держитесь!» — завопил Гжатский.
Удар! Громкий всплеск. Рычание Иманиши. И вонь, ужасная выворачивающая вонь, от которой кишки готовы выпрыгнуть наружу без всякой сеппуки…
Потом они лежали в ручье, и каждый яростно скреб себя, пытаясь отмыться от зловонной жижи. Не хотелось даже курить. К счастью, никто не утонул. Но стошнило всех. «Над нами потешаться будут, — думал Лопухин. — В газеты подробности, конечно, не попадут, но сплетничать людям не запретишь…»
Почему-то сейчас это не очень беспокоило. Цесаревич жив — вот что главное.
Отряд гвардейцев прискакал на удивление быстро. Несколько всадников сейчас же пустились галопом в деревню. Гвардейский офицер объяснил через Иманиши: они заставят старосту собрать всех жителей и отыскать сброшенные вещи. И верно: не прошло и часа, как к воздухоплавателям вернулось все — и одежда, и обувь, и оружие. Кое-что было запачкано, но ничего не пропало. Покалеченный дирижабль офицер также обещал вытащить, отмыть и доставить на русское судно. Гжатский только рукой махнул.
Экипажи не могли сюда проехать. Вместо них появилось транспортное средство, при виде коего Лопухин поднял брови, а цесаревич захохотал. Семеро коренастых носильщиков принесли на плечах длинный бамбуковый шест с притороченными к нему четырьмя люльками наподобие матросских. Двое носильщиков держали шест спереди, двое сзади и еще по одному между люльками. Иманиши сказал, что надо ложиться в люльки, и побудил цесаревича показать пример.
— Местный омнибус, — сострил Гжатский.
Подгоняемые приказом офицера, носильщики припустили рысцой. Люлька мерно закачалась. Жарило солнце. Скоро Лопухин учуял запах пота носильщиков и обрадовался: хоть не дерьмо… Добравшись до дороги, пересели в ожидающую карету.
В русской миссии Лопухин сказал так:
— Не знаю, как вы, господа, а я намерен немедленно принять ванну. После чего устроим совещание. Барон Корф, Иманиши-сан, Побратимко и я. Скажем, через час. Иманиши-сан, мы ждем от вас отчета, хотя бы самого предварительного. Успеете? Вот и хорошо.
Он имел короткий разговор с Гжатским, после чего и вправду залез в бочку, на сей раз не выразив неудовольствие высокой температуры воды. Потребовал большой кусок мыла и велел челяди отойти и не маячить. Видели, как его слуга топтался возле бочки и что-то шептал графу на ухо.
Секретное совещание состоялось в гостиной Лопухина. Еропке было велено стоять снаружи и никого не впускать. Цесаревич не пожелал присутствовать, чему граф был только рад.
— Итак, давайте подведем первые итоги, — сказал он, выслушав Иманиши. — Всего было три выстрела. Первый был произведен из толпы, все мы это видели. Покушавшийся кинулся бежать и был, к сожалению, застрелен полицией. Нет-нет, Иманиши-сан, я ни в чем вас не обвиняю. В полицейском деле всякое бывает. Найдено оружие — обрез пятилинейной винтовки системы Ли-Бредфилда, состоящей на вооружении британской армии. При убитом найдены патроны — как я и предполагал, с зажигательными пулями кустарного изготовления. Перезарядить оружие и сделать второй выстрел покушавшийся не успел бы ни при каких обстоятельствах. Здесь в общем все понятно, хотя есть неясность насчет позиции стрелка — в гуще толпы. Впрочем, исходя из того, что сразу после выстрела покушавшийся бросил обрез, он, вероятно, надеялся смешаться с толпой. Во время естественной паники это вполне возможно. Вышло, однако, иначе: нам повезло, а убийце — нет. Логично?