Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой царские дети равно страдают, но каждый по-своему
Император Константин Александрович любил гулять в Нижнем парке Петергофа. Верхний сад он не жаловал еще в детстве за геометрическую правильность, чопорность и плоский ландшафт – и до сих пор не переменил к нему отношения. Однако затевать большую работу по переустройству паркового ансамбля император не хотел. При нем в Петербурге, да и в Москве тоже, вообще не велось ни строительства помпезных дворцов, ни разбивки новых парков. Он был доволен тем, что уже есть, и приказывал подновлять, не строя и не перестраивая.
В провинции – иное дело! Губернские города дивно похорошели за минувшие четверть века. Харьков, Казань и Царицын стало не узнать. Да что губернские! Уже не всякий уездный городок являл собою вид пыльного захолустья.
Столица должна сиять, кто спорит. Но хуже нет, когда за раззолоченным фасадом вдруг открывается картина унылой и неопрятной бедности, навеки застывшей в ленивоумном нежелании изменить хоть что-то… облупленные, наводящие своим видом гробовую тоску присутственные здания в центре городка, дощатые заборы, от которых благоухает отнюдь не одеколоном, замусоренные пустыри, заросли крапивы в человеческий рост и непременная обширная лужа посреди улицы с комфортно устроившейся в ней свиньей. Обыватели – под стать пейзажу.
Но случись нечто ужасное со столицей – что останется? Убожество обшарпанных домишек? Вонючие заборы? Крапива? Похрюкивающая от удовольствия свинья?
Худо, когда страна имеет одну голову. Маловато и двух.
В последние годы крупные ассигнования шли на Дальний Восток. Бурно разрастался Благовещенск. Градостроители ломали головы, пытаясь привести застройку владивостокских холмов к сколько-нибудь разумному виду. Архитектор Львов-Рычалов, лично руководивший строительством небывало величественного здания Хабаровского университета по собственному проекту, докладывал о скором окончании работ.
Сегодня Константин Александрович выбрал для пешей прогулки один из своих любимейших маршрутов: по Никольской аллее мимо Римских фонтанов и Шахматной горки до Александрии, а далее по Приморской аллее к Монплезиру. Как обычно, императора сопровождал старый денщик, имея на сгибе локтя шинель. Старик не доверял теплому июньскому дню.
Возле искалеченной Шахматной горки спорили двое – придворный архитектор Матвей Модестович Форелли, правнук навсегда осевшего в России славного итальянца, и знаменитый фонтанных дел мастер Сысой Рыбоедов. Диспут шел на повышенных тонах. Оба размахивали руками и чертежами, по всей видимости уличая друг друга в отсутствии художественного вкуса и технической безграмотности, вместо того чтобы справедливо ругнуть великого князя Дмитрия Константиновича, изувечившего красоту ради призрачной целесообразности. Много ли электричества даст установленная им турбина? Хватит от силы на полдюжины лампочек.
Спорящие стороны были настолько увлечены изобличением изъянов друг друга, что не сразу заметили императора. Заметив – поклонились. Константин Александрович ответил особым кивком – одновременно благосклонным и дающим понять, что отвлекать государя от его мыслей сейчас не следует. Оба искусника поняли правильно.
Царская семья готовилась к переезду в Крым, где по совету лейб-медиков император проводил уже пятое лето, дыша кипарисами, магнолиями, зноем гор и теплым морем. В Большом петергофском дворце царила предотъездная суета, еще усугубившаяся приездом великой княжны Екатерины Константиновны с тремя фрейлинами и статс-дамой Головиной. Дворец напоминал цыганский табор. Но и распоряжавшийся переездом обер-гофмаршал, имея в своем распоряжении двух гофмаршалов и целый штат низшей прислуги, предпочитал сегодня действовать на свой страх и риск, не дерзая беспокоить государя.
Среди мыслей, занимавших Константина Александровича, особенно острым гвоздем засела в голове одна: где «Победослав»?
Корвет покинул Копенгаген шестнадцатого мая, о чем своевременно протелеграфировал Воронцов. Покинул – и пропал начисто. Вместе с канонеркой.
После Копенгагена он не заходил ни в один европейский порт. Это означало лишь одно: узнав о беспрецедентной по наглости военной демонстрации англичан в Ла-Манше, Пыхачев приказал изменить курс, чтобы обогнуть Великобританию с севера. Но даже и в этом случае экспедиция уже пять-семь дней назад должна была бы достичь Азорских островов. Однако каблограмма Пыхачева из Понта-Дельгада так и не поступила. В ответ на запрос русского министерства иностранных дел испанский губернатор на Азорах любезно сообщил, что в водах, омывающих вверенные ему владения короля Хуана-Филиппа, «Победослав» и «Чухонец» не появлялись.
Россия не имела консула на Азорах, однако сомневаться в искренности испанских властей не приходилось. Что делить Испании и России, кроме неприязни к Альбиону?
Император вполне понимал горячность Пыхачева и сочувствовал ей. Возможно, капитан поступил бы иначе, знай он о том, что резкий тон нот протеста заставил Англию открыть проливы уже к утру двадцать третьего мая. Но что сделано, то сделано. А дальше логически возникали три возможности.
Во-первых – и думать об этом было больнее всего, – корвет и канонерка могли погибнуть в шторм. О небывало сильной для этого времени года буре писали все европейские газеты. Сообщалось о по меньшей мере шести погибших судах – и ни слова о «Победославе» и «Чухонце».
Последнее еще ни о чем не говорило. Отсутствие спасенных – дело, к сожалению, обычное при гибели корабля в шторм. Отсутствие найденных обломков и вещей, по которым удалось бы идентифицировать затонувшее судно, – тоже не такая уж большая редкость. Иной раз от судна не остается просто-напросто ничего. Мало вероятно, чтобы сразу от двух – но и это случается.
Во-вторых, по причине, известной ему одному, но несомненно веской, Пыхачев мог отказаться от захода на Азоры и устремиться сразу к Сандвичевым островам. Этот вариант Константин Александрович считал наименее вероятным, но он давал надежду. Сандвичевы острова не Азоры, подводный телеграфный кабель туда еще не проложен и будет проложен нескоро. Пройдет месяц, а то и два, прежде чем весть о благополучном прибытии наследника в Гонолулу достигнет Европы. А значит, месяц или два будет жить надежда.
В-третьих – исландские пираты, «морская чума», вредоносный нарыв, все еще существующий благодаря попустительству великих держав. Для многих «исландская карта» слишком соблазнительна, чтобы отказаться от мысли разыграть ее в политическом преферансе. Госпожа Политика не знает, что такое мораль в поступках. О морали, о божеских законах можно вволю болтать на конгрессах, но кто поверил, тот проиграл.
Могли ли «Победослав» и «Чухонец» подвергнуться нападению в открытом море?
Могли. Не исключен даже вариант сговора между англичанами и исландцами. Вряд ли это можно доказать, но упускать из виду не стоит. Но не о том сейчас речь! Речь о судьбе наследника!
До вчерашнего дня император не рассматривал всерьез этот вариант. Вчера, однако, поступила телеграмма от русского военно-морского атташе в Лондоне адмирала Кончака, обратившего внимание на крошечную заметку, напечатанную в шотландской газете «Скотчмен» на восьмой полосе непосредственно перед разделом объявлений. Вот что в ней говорилось:
Как стало известно редакции, вчера, 24 мая, рыбаки, промышлявшие сельдь в море к западу от острова Уэстрей, отчетливо слышали канонаду, продолжавшуюся в течение нескольких часов и постепенно смещавшуюся с северо-востока на северо-запад. По словам рыбаков, один из которых служил прежде в Королевском флоте, в канонаде участвовало несколько крупнокалиберных орудий, чьи мощные удары, вероятно, были слышны и жителям береговой Шотландии. По всей видимости, мы имеем дело либо со скрытыми от общественности маневрами Королевского флота, либо, что вероятнее, с очередной вылазкой исландских «ловцов удачи». Вызывает удивление позиция правительства Ее величества, допускающая появление этих джентльменов вблизи берегов Шотландии. Так или иначе, навигацию в наших северных водах вряд ли можно считать полностью безопасной.