Исландские сказки
Шрифт:
Надо упомянуть и отношения Моури с пастором Йоуном Бенедиктссоном (который теперь служит в Сетберге в округе Снафетльснессисла и женат на Гудрун Кортсдоттир из Мёдрюветлир). Этот Йоун в 1818 году был пастором на Свальбарде в Тистильфьорде в Тингэйарсисле, потом, в 1838-ом — в Годдалир в Скагафьярдарсисле, а в 1847 году ему достался приход Брейдбоульсстад на Скоугарстрёнд, потом в 1852 — Хитарнестинг в округах Мирасисла и Снайфетльссисла, и наконец в 1855-ом Сетберг в Снафетльссисле. Говорят, во всех этих приходах Моури изгалялся над пастором и его женой, только насчёт его пребывания в Брейдбоульсстад ничего не известно.
Жители Тингэйар рассказывают, что пока Йоун был пастором на Свальбарде, Моури весьма ретиво портил у него припасы и учинял другие пакости. Тогда пастор Йоун будто бы кинул ему хорошие рыбацкие сапоги и попросил убираться куда подальше. А те, кто не жил на Тингэйар, говорят, что преподобный Йоун дал Моури сапоги только тогда, когда приехал в
Как уже говорилось, перподобный Йоун приехал с севера и встретил Моури. Тогда тот уже сносил свои башмаки и носки и был бос, а ноги сбил в кровь. К тому же, он был так одет, словно вознамерился пуститься в дальний путь налегке, штаны у него спустились, и зад был гол. Пастор Йоун уже догадался, что на севере Моури непременно явится к нему, — и отдал ему, как уже было сказано, свои хорошие болотные сапоги и зелёный сюртук, а другие говорят — шляпу, и попросил впредь не приходить к нему. Иные считают, что Моури так ему и пообещал, а другие утверждают, что пообещал не тревожить его лишь до тех пор, пока не сносит эти сапоги. Говорят, что после этого он на какое-то время оставил пастора с женой в покое — но только до тех пор, покуда они не приехали в Хитарнес. Но точно известно, что хотя преподобный Йоун и отдал призраку свои сапоги на Свальбарде (правда, жители юга страны утверждают, что Моури сперва держал путь на север, когда они с пастором встретились на Мосфетльсхейди), — Моури, по рассказам жителей Скагафьорда, объявился именно в Годадалир, неспроста он получил у них прозвание «Годадальский призрак».
С тех пор, как пастор Йоун отдал Моури сапоги, чтобы он не приходил к нему, прошло много времени. На этом сходятся все, и только жители Мирасислы знают рассказы о том, как Моури снова стал объявляться у пастора Йоуна в те годы, когда тот служил в Хитарнестинге (1852–1855). У них считается, будто Моури не сдержал своего обещания и пришёл прежде, чем износил сапоги; и будто бы он дал знать о себе тем, что убил самую лучшую корову, которая только была в хлеву у пастора Йоуна, да не просто убил, а перебил ей в трех местах хребет, сломал рёбра на боку, повесил и свернул ей шею, когда она стояла в своём стойле. И с тех пор преподобный Йоун, покуда жил в Хитарнесе, остерегался ставить в это стойло другую скотину. Это поверье так хорошо привилось, что одна работица, которая жила в услужении у пастора Йоуна в Хитарнесе, а потом досталась вместе с приходом его преемнику, предостерегала пасторшу от того, чтобы ставить туда скотину. Но пасторша поставила туда свою самую лучшую и самую любимую корову, — и с той до сих пор ничего не случилось.
После этого в Хитарнесе на счёт Моури стали относить убийства скотины и порчу еды, — но кроме этого Моури насылал на пастора Йоуна страшную бессонницу, по крайней мере, если тот ночевал не дома. Как-то раз пастор Йоун остался в Воге и под вечер устроился на ночлег, как и все тамошние домочадцы, и быстро заснул; по крайней мере, так утверждала девушка, которая в тот час ещё не ложилась, а над чем-то хлопотала на кухне. Когда она решила, что все уже спят, она услышала, как в гостиной, где лежал Йоун, кто-то скребётся в дверь. Она подошла поближе и прислушалась: звук повторился. Тогда она встала у самых дверей гостиной — и там перестали скрестись. Ей три раза слышалось, как в гостиной скребутся, но стоило ей подойти к двери, как всякий шум прекращался. В третий раз, услышав звук, она открыла дверь гостиной, чтобы проверить, не закрыли ли там с вечера собаку или кошку, — но их там не было, а преподобный Йоун крепко спал. Тогда она снова закрыла гостиную и принялась устраиваться на ночлег, окончив все свои дела. Но едва она укладывается в кровать, как слышит, что дверь гостиной открывается, выходит преподобный Йоун, зовёт людей и просит дать ему сумку, которую он всегда возил у седла, иначе он всю ночь не сомкнёт глаз. Девушку, которая в тот момент раздевалась, призвали к ответу, и она сказала, что когда она вошла в гостиную, он крепко спал. Он подтвердил, что так и было; но если ему не дадут сумку, то плакал его отдых. Она ответила, что сумка в сарае, под замком, куда хозяин дел ключ, она не знает, а хозяин спит, и будить его она не решается. Преподобный Йоун ответил: «Всё равно: давайте мне мою сумку, иначе я всю ночь не сомкну глаз». Разбудили хозяина, попросили у него ключ и сумку принесли. Преподобный Йоун радостно взял её — и действительно всю ночь спал мирно, и никакого шума после этого не слышалось. То, что пастор Йоун вдруг потребовал свою сумку, объясняют тем, что в ней он держал снотворное; ведь говорят, что после этого случая он никогда не забывал отвязать сумку от седла, приносил в дом и держал под кроватью или у кровати, где
У Магнуса из Ирафетля было четверо детей: две Гвюдрун, Гвюдрид и Гвюдмунд. Обеих Гвюдрун он выдал замуж таким же образом, как ветхозаветный Лаван, — за своих работников. Одна из них вышла за некого Хатльдоура, и после своей свадьбы они некоторое время считались домочадцами Магнуса, а может, получили от него какой-нибудь крошечный надел. Однажды Гвюдрун заболела, а Моури вошёл в комнатушку, где она лежала, и свалил на неё с полки, которая висела над окном, все её чашки с блюдцами; они, конечно же, разбились вдребезги.
Вторая Гвюдрун тоже вышла за отцовского работника по имени Оулав, и они долго жили в Рейкьякот в Мосфетльссвейт.
Гвюдрун — жена Оулава, по слухам, хворая: её мучат приступы сумасшествия — как и многих из рода Корта — и телесные недуги. Она схоронила нескольких детей; может быть, причина её нездоровья и в этом. После смерти Магнуса Моури якобы стал подкармливаться у Оулава с Гвюдрун, и его часто можно видеть возле большой кадки в кладовой, врытой в землю наполовину. Когда Гвюдрун лежит больная, готовить еду приходится другим, — а Моури, говорят, воротит нос и отказывается, если его кормит не Гвюдрун, а кто-то ещё.
Сопровождал ли злобный призрак этих двух сестёр, неизвестно: ведь одна из них очень редко уходила из дому. Зато он сопровождал Гвюдрид, — как и многих других детей первой жены Корта. Однажды Рагнхильд — хозяйка хутора Медальфетль, о котором уже говорилось, решила выходить телёнка, родившегося на исходе осени, и всячески заботилась о нём. Зимой и весной до первой травки его выпускали не по утрам вместе с коровами, а в полдень, и не привязывали пастись на туне в удобном месте, а кормили в хлеву разной хорошей едой, и со временем он стал лучшим в стаде. Однажды утром скотница, как обычно, выгнала коров, потом понесла в хлев бадью с пойлом для телёнка. Она решила, что ещё рано выгонять его, и вернулась в дом, чтобы самой поесть из своей миски. Но когда она снова пришла в хлев, то увидела, что телёнок лежит в стойле мёртвый, раскинув ноги. Его выволокли из хлева и стали свежевать. Едва тушу взрезали, как на хутор пришла Гвюдрид, дочь Магнуса с Ирафетль; и все решили, что телёнка убил ее «спутник». Когда сняли шкуру, то оказалось, что брюшина у телёнка разорвана по всей длине, и желудок вывалился наружу — ведь его удерживала только кожа; а все внутренности были раздавлены.
За Гвюдмундом, сыном Магнуса, Моури следовал по пятам, как и за его сестрой Гвюдрид. Однажды зимой Аусгейр, хозяин хутора Ламбастадир, отправил своего сына Торвальда в учение в Ренистадир к пастору Оулаву Паульссону (сейчас — пробсту в округах Гютльбрингусисла и Кьоусарссла). Незадолго до Рождества Торвальд вернулся и собрался провести праздник в родительском доме; все рассчитывали, что после Рождества его заберёт кто-нибудь, кто будет ехать из Кьоуса. Однажды вечером Торвальд с матерью ночевали в доме в Ламбастадир вдвоём; было уже очень поздно, и все огни потушены. Но вдруг Сигрид — матери Торвальда — стало плохо, и она попросила снова зажечь свет. Торвальд так и сделал, а потом она велела ему: «Принеси мне воды попить; возьми с собой свечку, чтоб не споткнуться в потёмках». (Тогда Торвальду было не больше двенадцати лет — но темноты он не боялся, так что мог бы обойтись и без свечи). Он пошёл в кухню за водой, свечку поставил в гостиной, а дверь закрывать не стал, чтобы в кухню проникал свет. Он налил воды в стакан и собрался идти, но едва он повернулся, как видит перед собой мальчишку: тот выходит из сеней на середину кухни; ни ту, ни другую дверь в тот вечер не закрывали. И этот мальчик стоит в отсветах свечи: голова непокрыта, в руках широкополая шляпа, одет он в красно-коричневую куртку, и поглядывает на Торвальда лукавым насмешливым взглядом. Так они стоят и смотрят друг на друга: Торвальд говорил, что он не испугался его, а хотел разглядеть получше; он до сих пор помнит, что у того лицо было покрыто волосами. Но едва Торвальд отвёл от него взгляд, его так передёрнуло, что вода из стакана расплескалась. И тут пёс, который лежал в гостиной, выскочил с жутким лаем, пронесся через кухню на тун, а за ним другие собаки, и они ещё долго не унимались. А на следующий день из Кьоуса за Торвальдом пришли двое, и один из них был — Гвюдмунд Магнуссон, который тогда жил в Кауранескот. Тогда все подумали, что той ночью Торвальд видел ни кого иного, как Ирафетльского Моури.
У Эйнара Кортссона четыре дочери: две здоровые, одна разбитая параличом, а четвёртая слывёт полоумной. Ее зовут Гвюдрун, ей 16 лет, но ей пока ничего не приписывают. Она часто жалуется, что «бесстыдник Моури» дразнит ее, щиплется или озорничает. Недавно у неё вскочил нарыв на колене и долго не проходил. Она сама рассказывала, что он — из-за того, что Моури толкнул её, и она упала коленом на камень. Она винит Моури во всех своих несчастьях, а люди, в свою очередь, говорят, что он — причина умственной отсталости девочки, которая слывёт дурочкой, ведь отнимать разум — как раз в духе Моури, и он часто вытворял такое с людьми из рода Корта.