Исландский рыбак
Шрифт:
– Жениться? – говорил в тот вечер Янн родителям. – О Господи, да с какой это стати? Разве мне будет так же хорошо, как с вами? Никаких забот, никаких споров ни с кем и вкусный горячий суп каждый вечер, когда возвращаюсь с моря… Я прекрасно понимаю, речь идет о той, что приходила к нам сегодня. Но, во-первых, с чего вы взяли, что такая богатая девушка желает породниться с бедняками, вроде нас? И потом, все уже решено: я не женюсь – ни на той, ни на другой, это не для меня.
Старики, разочарованные, молча глядели друг на друга. Поговорив после ухода Го, они сошлись на том, что девушка не отказала бы их красавцу Янну. Однако настаивать и не пытались, зная,
Он никогда не засиживался допоздна, имея обыкновение, как и все рыбаки, вставать засветло. И в тот вечер, поужинав в восемь часов и бросив последний довольный взгляд на приобретенные в Логиви ловушки, внешне абсолютно спокойный, отправился спать наверх в кровать под пологом из розового ситца, стоящую рядом с кроватью Ломека, его маленького братишки.
…Уже неделю Сильвестр находился на военно-морском призывном пункте в Бресте, чувствуя себя неуютно в новой обстановке, однако отличаясь послушанием и примерным поведением. На нем ладно сидели матроска и берет с красным помпоном. Высокого роста, с повадками моряка, он смотрелся как нельзя лучше и все же оставался прежним невинным ребенком, постоянно горевал, разлученный с бабушкой.
Только однажды он напился вечером с земляками – таков обычай; они вернулись на призывной пункт гурьбой, держа друг друга под руки и горланя песни.
В одно из воскресений он ходил в театр, на галерку. В пьесе матросы, взбешенные предательским поступком товарища, загудели так, словно подул западный ветер. В переполненном зале было жарко и душно, Сильвестр попытался было снять пальто, но, получив замечание, отказался от этой мысли и в конце концов заснул.
Возвращаясь в казарму после полуночи, он встретил женщин весьма зрелого возраста, без головных уборов, дамы прогуливались по тротуару.
– Слушай-ка, красавчик, иди к нам! – позвали они его грубыми хриплыми голосами.
Сильвестр тотчас же все понял, и в памяти сразу ожили дорогие ему лица: бабушки, Марии Гаос, и он прошел мимо этих женщин, смерив их презрительным взглядом, улыбаясь по-детски насмешливо. Красотки немало удивились сдержанности матроса.
– Видала?!. Берегись, сынок, спасайся, а то съедим тебя! И скверные слова, брошенные ему вслед, потонули в общем шуме, наполнявшем улицы воскресной ночью.
В Бресте он вел себя так, как если бы был в Исландии, в открытом море, – оставался девственником. Но никто не смеялся над ним, потому что парень был очень сильным, а сила внушает уважение.
Настал день, когда ему сообщили, что его направляют в Китай, в эскадру, дислоцировавшуюся на Формозе. [19]
Он уже давно это предчувствовал, поскольку знал от тех, кто читает газеты, что тамошней войне нет конца. [20]
Тогда же его предупредили, что, по причине спешной отправки, ему не дадут разрешения попрощаться с близкими. В пять дней нужно собраться и отбыть.
Известие взбудоражило его: дальнее путешествие, неизвестность, война – как все заманчиво! Сюда же примешивалась тоска – ведь нужно все покинуть – и смутная тревога – ведь можно не вернуться.
19
Формоза – название, данное португальцами острову Тайвань и распространенное в Европе вплоть до середины XX в.
20
«Тамошняя война». – Речь идет, как видно из последующего изложения, о войне на территории Вьетнама, а не Китая; в 60 – 80-е годы XIX в. французы вели завоевательные войны, приведшие к колонизации этого государства (роман «Исландский рыбак» написан в 1886 г.).
Тысячи разных мыслей роились в голове. Кругом царило необычайное оживление: многие новобранцы направлялись в ту же эскадру.
Он бросился писать бабушке Ивонне; писал карандашом, сидя на земле, погрузившись в тревожные мечтания, среди снующих взад и вперед шумных молодых людей, которым, как и ему, предстояла дальняя дорога.
– Что-то малость старовата его возлюбленная! – говорили, посмеиваясь, новобранцы два дня спустя. – Ну да ничего, они, похоже, неплохо ладят друг с другом.
Им было весело наблюдать, как Сильвестр прогуливается по улицам Рекувранса, военного порта в Бресте, под руку с женщиной. Нежно склонившись к маленькому бойкому созданию в юбках, чуть коротковатых по тогдашней моде, в маленькой темной шали и большом пемпольском чепце, он говорил, наверное, что-то ласковое и приятное.
Держа его под руку, она поворачивала голову и глядела на своего спутника с не меньшей нежностью.
«Да, малость старовата возлюбленная!» – беззлобно говорили товарищи Сильвестра, видя прекрасно, что это – добрая деревенская старушка.
Получив известие об отправке внука в Китай, она, объятая ужасом, приехала немедленно. Китайская война уже унесла жизни многих пемпольских моряков. Собрав все крохотные сбережения, уложив в короб выходное платье и сменный чепец, бабушка Ивонна пустилась в путь, чтобы еще хотя бы раз обнять своего любимца.
По приезде она направилась прямо в казарму и спросила Сильвестра. Аджюдан [21] поначалу отказался выпустить его.
– Обратитесь, моя госпожа, к командиру, вон он идет. Она решительно направилась к капитану. Тот внял ее просьбе.
21
Аджюдан – унтер-офицерский чин в старой французской армии (фр.).
– Пошлите Моана переодеться, – распорядился он.
Прежде чем Сильвестр побежал переодеваться, славная старушка, чтобы, как всегда, повеселить внука, присела за спиной аджюдана в реверансе и состроила уморительную гримасу.
Когда Сильвестр появился в выходной одежде с расстегнутым воротом, она с восхищением отметила, что он очень красив: черная борода была подстрижена клином, как в этом году было модно у моряков, тесемки на распахнутом вороте рубахи мелко завиты, а за спиной развевались длинные ленты от матросского берета с позолоченными якорями на концах.
На мгновение почудилось, что она видит своего сына Пьера, двадцать лет назад тоже служившего во флоте, потом нахлынули другие воспоминания – о далеком прошлом, о горестных утратах – и бросили на ее лицо тень грусти.
Но грусть быстро прошла. Они покинули призывной пункт, взявшись под руки и радуясь тому, что вновь вместе.
Сперва она повела его обедать в трактир, который содержали пемпольцы и который ей посоветовали как не слишком дорогой. Потом направились в город любоваться витринами магазинов. И не было ничего забавнее ее рассказов на бретонском диалекте, на котором говорят в Пемполе и который прохожие понять не могли.