Испанская хроника Григория Грандэ
Шрифт:
И это не единственный случай предательства. Два месяца назад, в мае 1937 года, 1500 анархистов и 1000 троцкистов из 29-й дивизии ПОУМ [33] , снявшись с фронта, пришли в Барселону и начали вооруженное восстание против республиканского правительства и коммунистов. Двое суток в городе шли ожесточенные бои путчистов с правительственными войсками. И за этот короткий срок на улицах города было убито 950 человек и 2600 ранено!
Бегство же 14-й анархистской дивизии на фронте под Брунете было еще одним крупным предательством анархистов.
33
ПОУМ — каталонская организация троцкистов.
Итак, нам ничего другого не оставалось, как подчиниться приказу и уехать из Испании.
На рассвете на маленьком двухмоторном английском самолете «супер-драгой» мы поднялись с аэродрома Алькала де Энарес. Славный круглолицый летчик Веревко чуть ли не на бреющем полете вывел самолет к побережью и, минуя Валенсию, направил его на север.
Еще через два часа мы произвели посадку на аэродроме Сабадель, на каталонской базе наших летчиков вблизи Барселоны, и оттуда на автомобиле продолжили путь к французской границе.
За уже знакомым пограничным туннелем на первой французской станции Сербер, мы ждали вечернего поезда на Париж. Ни солнечный день, ни яркие краски безмятежного мирного французского городка не рассеяли нашего мрачного настроения. Мы думали о том, что, быть может в Париже нас ожидает приказ вернуться в Москву. Как в Центре посмотрят на историю с 14-й анархистской дивизией? Обстановка в Испании оставалась сложной и неясной.
С такими мыслями утром следующего дня мы прибыли в Париж. Небольшой отель «Монталюмбер», недалеко от советского посольства, встретил нас скромным уютом. Мы сразу же отправились в посольство. Никаких распоряжении там пока не было. И все же беспокойство не покидало нас. Что будет завтра?
Жизнь во Франции, в Париже, представляла разительный контраст с суровой обстановкой в Испании и особенно в осажденном Мадриде. Нам казалось, что все французы веселы и безмятежны. Изобилие продуктов и витрины магазинов, заполненные всевозможными товарами, говорили о богатстве страны, уверенной в своем благополучии и безоблачном будущем. Но это было только внешнее впечатление. Прогрессивные люди Франции, прежде всего коммунисты, настойчиво предупреждали, что победа фашизма в Испании таит для Франции огромную опасность. Правительство социалиста Леона Блюма не хотело понять этого. Оно не пропускало в Испанию вооружение, идущие из Советского Союза, и тем самым способствовало победе Франко и германо-итальянских интервентов. Пройдет всего три года — в июне 1940 года Франции будет побеждена гитлеровской Германией, Париж — оккупирован. Но в августе 1937 года, когда мы с Григорием оказались в этом шумком городе, мало кто предполагал такое.
Изобилие, сытость и беспечность Франции произвели на нас тогда гнетущее впечатление. Мы не могли отделаться от чувства неловкости, ведь недалеко отсюда была покинутая нами Испания, объятая огнем ожесточенной войны, голодная, страдающая, истекающая кровью…
Почти все дни мы проводили в отеле, валяясь на постелях и мучительно стараясь предугадать: вернемся мы еще в Испанию или нам прикажут ехать домой. С тайной дрожью каждое утро мы направлялись в посольство осведомляться о новостях. Но их не было. Так шли дни за днями. Не забыли ли про нас?
Наконец на седьмой день пребывания в Париже в посольстве нам сообщили, что мы можем вернуться в Испанию. Меланхолическое настроение улетучилось в одно мгновение. Мы помчались в ближайшее транспортное бюро и купили билеты на вечерний поезд, идущий в Сербер. Затем в гастрономическом магазине закупили большое количество консервов, копченых колбас, сахара и конфет — всего того, чего так не хватало в Мадриде. Нужно было вернуться в отряд с гостинцами.
Поезд с вокзала Ке д’Орсэ отходил в одиннадцать часов вечера. Мы сразу приехали на вокзал и, заранее загрузив купе покупками, легли спать. В полночь я проснулся и увидел, что Гриша не спит, курит. Не спалось и мне, возвращение в Испанию волновало нас, мы не могли дождаться границы. Вот и Сербер в лучах ослепительного солнца. За туннелем — в городке Портбу, у перрона нас ждал Пако со своим «паккардом». Мы вновь помчались по дорогам Испании.
Еще через день я опять был в Мадриде среди бойцов отряда и слушал их рассказы о том, что произошло за время нашего отсутствия.
Случилось так, что в Испании встретились Григорий Сыроежкин и Лев Савинков, сын того самого Бориса Савинкова, борьба с которым составила одну из самых ярких страниц биографии молодого Григория.
Среднего роста, аккуратно скроенный, стройный, со строгим лицом, украшенным выразительными, немного грустными глазами, с тонко подстриженными на испанский манер усиками, Лев Савинков проявлял в работе отвагу и ум. Не без участии Григория он получил офицерский чин и с достоинством носил офицерскую форму капитана испанской республиканской армии.
Иногда втроем мы засиживались за вечерней трапезой. Я был единственным человеком, знавшим, что связывает этих двух людей.
Однажды молодой Савинков задумчиво сказал:
— О моем отце говорят разное. Но он был не из трусливого десятка…
— Да, храбрости ему было не занимать, — заметил Григорий, думая о чем-то своем. Наверное, о тех далеких и жестоких 20-х годах. Вероятно, что-то мелькнуло в глазах Сыроежкина, потому что Лев спросил:
— Вам случайно не довелось встречаться с ним?
— Нет, не приходилось, — ответил Сыроежкин. — Но слышал о нем много. — Он хотел перевести разговор на другую тему. — Какое это теперь имеет значение!.. Зачем ворошить прошлое? Мы — в Испании, И мы знаем, почему мы здесь… Это главное…
Трудно было придумать более жестокий парадокс: сын сражался в Испании за дело, борьбе с которым отец посвятил свою жизнь. Ведь в одном из писем писателю-белоэмигранту М. А. Арцыбашеву Борис Савинков писал: «Не знаю, как Вам, фашизм мне близок и психологически и идейно…»
Вряд ли об этом знал сын.
В 1937 году Льву Савинкову было, наверное, немногим более двадцати лет. Способный молодой человек многого достиг самообразованием, был начитан и достаточно широко развит. К тому же, несмотря на свою молодость, имел уже поучительный жизненный опыт. В отрядах 14-го партизанского корпуса такие люди были полезны и тем, что знали несколько иностранных языков: Лев Савинков свободно владел не только французским языком, но и английским, немецким, польским и испанским.