Испанская война и тайна тамплиеров
Шрифт:
Буквально в ту же секунду он бросился к Инессе, сжал ее в объятиях и стал осыпать безумными поцелуями, а потом, схватив со стола подсвечник, взял девушку за руку и повел к лестнице.
Инесса слегка покраснела, но, ни слова не говоря, последовала за Анри. Они поднялись по лестнице и на втором этаже увидели несколько украшенных золотой лепкой дверей. Одна из них была предупредительно приоткрыта. Анри шагнул в комнату, все так же сжимая запястье девушки.
Комната, куда они вошли, была спальней, обставленной не менее роскошно, чем гостиная внизу. Прислоненное к стене изголовьем, здесь возвышалось огромное, поистине королевское ложе под
– Подождите, милый, – тихо проговорила Инесса. Но для Анри уже не существовало ничего, кроме восхитительной, ослепительной красоты его невесты. Он в мгновение ока сбросил мундир и, взяв девушку за плечи, не столько расстегнул, сколько сорвал подвенечное платье и кружевную нижнюю рубашку, так что нежная ткань соскользнула с гладких плеч красавицы и кольцом упала у ее ног.
Перед Анри предстало совершенное юное тело целомудренной Инессы, которая, задыхаясь от волнения, покраснев до корней волос стояла перед ним обнаженной. На девушке остались только длинные перчатки и белые шелковые чулки, обтягивающие стройнейшие ноги. Заходясь от счастья и исступленного желания, молодой влюбленный упал на колени и жадным поцелуем припал к гладким, теплым шелковистым бедрам девственной красавицы, а потом стал осыпать ее упругие ноги исступленными лобзаниями.
– Не сейчас, подождите еще, – дрожащим голосом, сама охваченная страстью, промолвила Инесса.
Но Анри, переполненный бешеным вожделением, твердо сказал:
– Сейчас! – поднял хрупкую девушку на руки, как пушинку, и положил ее на постель…
Когда часы пробили пять утра, Анри тихонько провел рукой по лицу своей возлюбленной, которая всего лишь полчаса назад заснула на его плече.
– Любимая, нам пора…
Инесса чуть приоткрыла глаза и снова откинулась на подушку.
– Еще немного, – она впервые позволила себе закапризничать. – Еще капельку побудем вместе…
– Нет, – мягко, но со всей серьезностью произнес молодой офицер, – Войска должны выступить в семь утра, через полтора часа мне уже нужно быть на месте сбора.
Они поспешно оделись, и тут Инесса извлекла откуда-то небольшой сверток, открыла его, и Анри увидел ленту шириной в пол-ладони. На белом шелке было вышито золотом: «Madre purissima garda mi amado» [43] .
43
Пресвятая Богородица, сохрани моего возлюбленного (исп.).
– Возьмите это, – тихо проговорила девушка.
– Что это такое?
– Эту ленту я вышила своими руками на шелке, освещенном в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. В этой ленте моя любовь к вам. Она сохранит вас, я уверена. Только поклянитесь мне, что будете носить ее не снимая, во всех боях, во всех походах! Не снимайте ее, пожалуйста!
– Клянусь, дорогая! Я надену ее сегодня же и буду носить под мундиром во всех сражениях!
С этими словами Анри благоговейно принял ленту, поцеловал ее и убрал за пазуху.
Через четверть часа они были внизу, в гостиной, где догорало несколько оплывших свечей. Анри толкнул дверь на улицу и увидел, что карета все так же стоит перед особняком. Кучер громко храпел на своем сиденье, закрыв лицо широкой шляпой. Молодой офицер потеребил
Едва Анри и Инесса сели в карету, как колеса застучали по мостовой. Было еще темно. Анри почти не различал лица своей возлюбленной, но снова обнял ее и начал осыпать страстными поцелуями. Инесса молча запрокинула голову, принимая эту ласку, а по ее щекам текли слезы.
Когда карета остановилась, и Инесса в сопровождении Анри подошла к двери особняка, стучать пришлось недолго. Им почти сразу открыл лакей, который, видимо, не ложился спать.
Инесса и Анри замерли, и молодой офицер увидел в дрожащем свете заплаканное лицо своей любимой. Она ничего не говорила, только смотрела на него, и слезы текли и текли по ее лицу.
– Все будет хорошо, – пытаясь быть бодрым, сказал Анри.
– Да хранит вас Господь! – вымолвила Инесса и исчезла в дверном проеме.
Глава 25
Поход
Над горой Монте-Ороэль клубились густые облака, солнце пробивалось сквозь них и заливало вершину волшебным розоватым блеском. Легкий прохладный ветерок дул среди зарослей лиственниц и наполнял воздух густым ароматом гор.
Молодой граф ехал на холеном жеребце вдоль строя своего отряда, совершенно не похожего ни на какие формирования герильи. Почти все его бойцы были облачены в мундиры или, по крайней мере, в нечто напоминающие мундиры. И уж во всяком случае, у всех была безупречная экипировка, патронные сумы, висевшие на начищенных до блеска черных ремнях, и ярко-красные кокарды, красовавшиеся на киверах или шляпах. В строю было триста двадцать человек, как отрапортовал молодому графу его помощник, капитан Мануэль Гарсия. Он так же, как и его командир, восседал на коне, хотя и не таком ладном, как тот, что был у Кондесито.
Привычка молодого графа командовать чувствовалась во всем. Он так смотрел на своих бойцов, что их глаза буквально зажигались огнем, встречаясь с его взглядом.
На левом фланге войск Кондесито стоял небольшой конный отряд. Мундиры конных были не столь единообразны, как у пеших, но было очевидно, что это боевая часть, а не банда разбойников. Командовал конными Фелипе Навейра, статный наездник со смуглым лицом, которому Кондесито дал чин лейтенанта.
Весь этот строй войск был развернут на обширной поляне, позади которой возвышались стены наполовину разрушенного здания. Это было то, что осталось от нового монастыря, построенного в конце семнадцатого века и в прошлом году сожженного французами.
Проведя смотр своих частей и оставшись вполне удовлетворенным, Кондесито властно бросил:
– Командиров подразделений ко мне!
Семеро молодых мужчин, у которых на плечах было некое подобие офицерских эполетов, подбежали к командиру.
– Я хочу еще раз повторить всем боевую задачу. Нам нужно обеспечить транспортировку пороха от наших английских друзей к генералу Эспосу Мине, который, как вы знаете, действует в Наварре. Я хочу обратить ваше внимание на важность задания! Это пятьсот квинталов пороха! А за то, что мы обеспечиваем сохранность груза при движении по всему север ному Арагону, нам предназначается одна десятая всех запасов. Это пятьдесят квинталов, нам хватит хоть до самого конца войны.