Испанские грезы
Шрифт:
На следующий день Гермиона дала ей понять, что она ожидает ее немедленного отъезда.
Вильда явилась к ней бледная, с темными кругами под глазами.
Гермиона выглядела великолепно в нарядном пеньюаре, отделанном перьями марабу. Она уже четко распланировала все, что Вильде предстояло сделать.
– Ты можешь сесть на поезд, отправляющийся в полдень, – сказала она. – Я распорядилась приготовить для тебя корзинку с провизией, так что ты можешь обойтись без второго завтрака. Я также приказала Джоунз, чтобы все платья, которые мне больше не нужны – а их очень много, – были уложены тебе в подарок. Не то чтобы ты этого заслуживала, – добавила она, помолчав, – принимая во внимание, как глупо ты позволила похитить Мирабеллу. Но я полагаю, я должна быть благодарна тебе за то, что ты сумела дать знать маркизу о вашем местонахождении, и простить тебя.
– Благодарю тебя, – сказала Вильда.
– В любом случае, – продолжила Гермиона, – я думаю, дома тебя ожидает спокойная жизнь без всяких событий. А если ты читаешь когда-нибудь газеты и журналы, ты сможешь узнать и о моей жизни. Редко когда обо мне не пишут.
– Я надеюсь, – сказала Вильда, когда сестра умолкла, – мы сможем встречаться… иногда.
– Это было бы ошибкой, – твердо заявила Гермиона. – В Лондоне никто не знает, что у меня есть сестра. Это только бы осложнило ситуацию, если бы она вдруг у меня появилась.
– Я понимаю, – сказала Вильда.
– Я постараюсь не забывать, – продолжала Гермиона, – посылать тебе кое-какие туалеты время от времени. В конце концов, почему бы мне не отдавать их тебе, а не какому-то надоедливому Обществу помощи бедным благородным женщинам? А ты сможешь в них выглядеть получше, чем в том платье, в котором я увидела тебя первый раз.
– Я… я… очень благодарна, – с усилием выговорила Вильда.
Она не чувствовала себя униженной отношением сестры, просто подумала, что ничего другого не следовало и ожидать.
Почему Гермиона должна о ней заботиться, учитывая, какую жизнь вела каждая из них? Вильда вышла проститься с племянницей, но девочка была так возбуждена обещанием Гермионы завести для нее в усадьбе двух пони и еще одного в Лондоне, что обратила на нее мало внимания.
– Три моих собственных пони, мисс Уорд! – воскликнула она. – И мама говорит, что я могу выбрать им имена. Вы должны помочь мне придумать что-нибудь интересное.
– Я уверена, что ты найдешь их в книжках сказок, – предложила Вильда.
Мирабеллу настолько увлекла эта идея, что она убежала, наспех попрощавшись.
Секретарь Гермионы проводил Вильду на вокзал и заплатил за билет в первом классе, хотя ей показалось, что он счел бы более подобающим для нее ехать во втором.
Тем не менее, она доехала вполне достойным образом и, только оказавшись дома, заметила, каким обветшалым все выглядело, хотя сад и радовал ее своей весенней красотой.
На фоне тюльпанов переливались яркими цветами сирень, жасмин и желтые колокольчики форзиции.
– Я дома! Дома! – твердила себе она вновь и вновь.
Но было так тяжело не видеть маркиза, не слышать его голос, от которого у нее замирало сердце.
Утешали ее только жавшиеся к ней лошади. Она знала, что они скучали без нее, как и она без них.
Вильда гладила их, похлопывая, кормила с рук свежей морковкой с огорода и рассказывала старику груму, как она рада вернуться.
Это была не совсем правда, но Вильда старалась, чтобы ее голос звучал искренне, и была уверена, что старик ей верит.
Только в постели, когда дом затихал, она воображала, что маркиз лежит рядом с ней и голова ее покоится на его плече.
Она так живо ощущала его близость, его силу. Она знала, что в жизни ей никто не нужен, кроме него. Но он был так же далек от нее, как и луна.
Как могла Гермиона не понять, что его привлекательность не в титуле и не в богатстве, но в чем-то ином, неудержимо влекущем к нему?
Будь он дворником или мусорщиком, он все равно был человеком, предназначенным для нее Богом, а все остальное не имело значения.
– Я люблю его! – в отчаянии шептала девушка, засыпая и просыпаясь каждый день.
Домашних дел было много, и, словно она никуда и не уезжала, Вильда принялась автоматически исполнять свои обычные обязанности.
В гостиной нужно было сметать со всего пыль, потому что миссис Бэнкс старела и могла уронить драгоценный дрезденский фарфор, которым так дорожила леди Алчестер.
Нужно было чистить лошадей, потому что Эбби уже не справлялся с этим как следует.
Нужно было срезать цветы и расставлять их в вазах по всем комнатам. Вильда чувствовала себя виноватой, если в комнатах не было цветов, чего ее мать никогда не допускала.
После легкого завтрака, который всегда готовила миссис Бэнкс, Вильда вышла в гостиную поставить белые лилии в глубокую вазу, всегда стоявшую на столике у камина.
После верховой прогулки она приняла холодную ванну, так как было очень жарко, и переоделась. Без всякой мысли она надела одно из нарядных платьев, отданных ей Гермионой.
Оно ей очень шло, но, выходя из спальни, Вильда даже не взглянула на себя в зеркало.
Она решила, что попозже снова поедет верхом, и подумала, что напрасно она сняла свою поношенную амазонку.
– Никто меня здесь не увидит, никому до меня нет дела, – сказала она лилиям, ставя их в вазу.
Но она тут же строго заметила себе, что ей не следует жалеть себя и снижать требования, которые предъявляла к ней мать и которые она всегда исполняла при жизни отца.
– Я должна вести себя так, как будто они все еще живы, – говорила она себе, – и где бы они ни были, они будут гордиться мной.
Сладкий аромат лилий наполнил комнату. Вильда нагнулась и коснулась губами нежных белых лепестков.