Испанские каникулы
Шрифт:
В том походе одна англичанка рассказала мне и про другой метод справляться с этими церемониальными гусеницами: дело в том, что особенно опасны их волоски, так вот чтобы их нейтрализовать, а саму гусеницу не повредить, надо сбрызгивать их лаком для волос. Волоски тогда якобы становятся безопасными для собак… Я так до сих пор и не решила, шутка это или нет: знаю я этих англичан и их любовь ко всему живому. А с другой стороны, представила себе на минутку картину: поливаешь себе тихонько гусеницу лаком для волос, а к тебе в это время уже санитары из психушки подкрадываются…
После прогулки я засобиралась на испанский. В этом семестре мне удалось записаться еще на одни курсы языка – так интереснее. В колледже Марбельи Мерседес пытается нас, глупых иностранцев, не только
Приезжаю с курсов домой и вижу грустного Джеймса, задумчиво разглядывающего пустой холодильник. Все понятно, лучше поесть сегодня где-нибудь в ресторане. Мы посовещались и решили заказать себе на обед паэлью. Когда-то давно, когда я была с маленькой Юлькой в Испании первый раз, мы пошли есть в ресторан и попросили официанта посоветовать нам какое-нибудь типично испанское блюдо. Он предложил паэлью, и я из любопытства согласилась, хотя не очень представляла, что это такое. Через полчаса нам торжественно принесли большущую сковороду с рисом, перемешанным с разными морепродуктами. Мы с Юлькой не любили рис, поэтому под изумленными взглядами окружающих выковыряли из него кусочки рыбы, мидии и другие ракушки, а сам рис оставили нетронутым.
Теперь паэлья мне нравится гораздо больше. И я знаю, как ее надо заказывать: если хотите, чтобы ее приготовили в хорошем ресторане, туда надо заранее позвонить по телефону и обговорить время. Сделать ее могут с морепродуктами, или с мясом и курицей, или смешанную. И еще: испанцы никогда не едят паэлью на ужин. Как-то на уроке испанского на вопрос Мерседес, что мы ели вчера вечером, кто-то сказал: “Паэлью”. Она всплеснула руками и запричитала: “Ах, эти иностранцы! Если бы я поела ее на ночь, я бы точно умерла!”
После плотного обеда нам с Джеймсом, естественно, понадобилась сиеста. А уж вечером, в лучших испанских традициях, мы пошли на концерт фламенко в местный Дворец конгрессов.
Почти все наши знакомые англичане от фламенко страдают, и я могу их понять. Складывается впечатление, что красота и возраст выступающих в этом виде искусства не имеют значения. Наоборот, чем “зрелее” певица или танцовщица, и чем сильнее она может морщить лоб, хмурить брови и по-иному выражать страдание, и чем плотнее ее телосложение (чтобы топать громче и мощнее поводить бедрами), тем лучше. А из-за того, что англичане чаще всего по-испански не говорят, происходящее на сцене на самом деле для них недоступно и выглядит довольно дико: сначала играют непростой ритм гитаристы, а танцовщицы им прихлопывают – причем не на ударный такт, а в сложных вариациях. Зрители при этом из зала покрикивают: “Оле!” Потом затягивает очень пронзительным голосом со многими модуляциями и выражением невиданного страдания на лице певица, и длятся ее мучения несколько минут. А уж потом могут вступить (а могут и не вступать) танцоры. Для них, кстати, в испанском языке есть специальные отдельные слова – “байлаор” и “байлаора”, – отличные от обычных “танцор” и “танцовщица”: по-испански это будет “байладор” и “байладора”. И тут тоже в танце никаких улыбок, все дико серьезно и с надрывом. И часто, когда женщины-байлаоры топают, то делают это специально не грациозно, а как-то нарочито по-бабьи, прыгая и расставляя колени врозь. Народ же из зала, заводясь, с удовольствием покрикивает: “Оле!” или “Гуапа!” (“Красотка!”) – прямо во время выступления, если, конечно, нравится, как все происходит на сцене.
На этот раз в группе из Малаги были гитарист, скрипач и кантаор (то есть певец фламенко). После довольно долгого музыкального вступления, где каждый из них выдал по отличному соло, на сцену вышла немолодая худая женщина – вся в черном, с черными же волосами и крючковатым носом. Один глаз под высоко поднятой бровью у нее был навыкате, а второй сильно прищурен, и от ее пронзающего взгляда сразу становилось не по себе – классическая ведьма, да и только. И тут она стала под аккомпанемент своей группы танцевать. Правда, назвать это танцем было сложно: походило это скорее на какие-то волшебные заклинания, и у нас на глазах она превращалась то в ворону, то в молодую и сексапильную красавицу, то в коня; соединяла своим телом небо с землей, ну и много чего еще. Было даже жутковато при этом присутствовать, и казалось, что переступаешь какую-то недозволенную черту. Короче, она совершенно нас заворожила, и мне показалось, что я приближаюсь к “дуэнде” – тому самому чувству, ради которого и существует фламенко.
Вообще, этот вид искусства возник не так уж давно, и письменные упоминания о нем появились лишь два века назад. А родился он от слияния трех культур: еврейской, цыганской и мавританской. И осенью 2010 года ЮНЕСКО признало фламенко мировым культурным наследием.
При этом Мерседес, моя учительница испанского, говорит, что большинство испанцев к фламенко равнодушны и даже в самой Андалусии только процентов тридцать в нем что-то понимают. Я потом в этом убеждалась не раз: ни соседей, ни приятельниц по йоге и теннису, ни нашу парикмахершу фламенко не интересует ни в малейшей степени.
Глава 18
Апрель и три времени года. Бабочки над снегом. Ласточки и их беспокойные птенцы. Большая доза культуры
Наступил апрель, и я в него сразу же влюбилась: повсюду запах цветущих кустов, по вечерам поют цикады; и тепло настолько, что некоторые отчаянные туристы рискуют залезать в море, хотя, на мой вкус, оно еще холодное. Зато в горах Сьерра-Невады в это время лежит снег, все подъемники открыты, и можно, повалявшись с утра на пляже и позагорав, после обеда уже вовсю гонять по склонам на горных лыжах. А в особо ясные дни с вершины заснеженной горы видно море, и бывает, что и бабочки летают над снегом, и птицы поют… И забавно наблюдать смену времен года в течение трехчасовой поездки из дома в горы: у моря – лето, пальмы и полуобнаженные люди; внизу на склонах Сьерра-Невады – весна, цветущие яблони и персиковые деревья; а выше уже и зима со снегом и людьми на лыжах.
У нас прямо над входной дверью висит ласточкино гнездо. Всю зиму мы жили спокойно, а тут весной ласточки в него радостно вселились и начали носиться туда-сюда, терять пух, и перья, и всякие веточки, которыми они укрепляют свое жилище. Мы поняли, что это только начало наших неприятностей и теперь надо быть осторожными, когда входим в дом: несколько раз бывало, что ласточка, летевшая в гнездо, то ли промахивалась, то ли нарочно залетала в открытую входную дверь и попадала прямо в гостиную. А чем это для нас оборачивалось, легко себе представить. Но основные проблемы начались, когда недавно в гнезде появились птенцы.
Окно на нашей кухне устроено так, что гнездо из него отлично видно: оно находится всего в каком-нибудь метре от стекла, и в любой момент легко наблюдать, что там происходит. Поначалу, когда я окно открывала, головки птенцов тут же исчезали – они меня опасались. А потом привыкли, и теперь, когда на кухне окно нараспашку и играет музыка, они принимаются на свой лад ей подпевать, то есть пищать как можно громче…
Еще начались непрерывные полеты родителей туда-сюда с едой для птенцов. А те высовывают из гнезда головы и широко раскрывают клювы. Родители подлетают, засовывают каждому в рот клюв с едой, а потом тут же уносятся за очередной порцией. Спустя некоторое время головки птенцов по очереди исчезают, почти тут же наружу высовываются их хвосты – и на полу под гнездом возникает свежая кучка, прямо перед нашей входной дверью. И мы знаем, что продолжаться весь этот бедлам будет несколько месяцев! Короче, у каждого сезона свои недостатки…