Испанский любовник
Шрифт:
ГЛАВА 13
– Это абсурд, – сказала Барбара.
– Ты так говорила, – напомнил ей Уильям, – когда тебе сообщили, что ты носишь двойню. Ты говорила так же…
– Это все абсурд! – повторила Барбара. Она вытирала стол мокрой тряпкой, хотя Уильям еще и наполовину не закончил свой завтрак. Барбара теперь часто тан делала – посреди еды начинала вытирать со стола, поднимая тарелки, чашки и баночки и бесцельно водя под ними тряпкой. Это была какая-то странная привычка. Уильям схватил банку с джемом и, как бы защищая ее от Барбары, почти прижал
– Но он тебе понравился.
– Ну и что? – раздраженно фыркнула Барбара. – Ну и что, что понравился? Да. Он выглядит весьма симпатичным и цивилизованным человеком. Но не в этом дело. Поставь джем, а то испачкаешь свой джемпер.
– Нет, не испачкаю, – ответил Уильям. – Джем внутри банки, а не снаружи. Ты ведь сказала, что не помнишь, чтобы Фрэнсис тан хорошо выглядела, и что он приятный человек.
– Но он иностранец!
– Каждый из нас является иностранцем по отношению к человеку другой национальности, – терпеливо заметил Уильям. – Пожалуйста, оставь тосты, я съем еще.
– Смешанные браки…
– Барбара!
– Не кричи.
– Но они не собираются пожениться! – воскликнул Уильям, не обращая внимания на замечание жены. – Луис – женатый человек. С Фрэнсис у них просто роман.
– А ты, конечно, хорошо разбираешься в таких делах, – сварливо заметила Барбара, мстительно убирая от него масло.
– У Фрэнсис уже было несколько романов, – как бы не замечая слов Барбары, продолжал Уильям, намазывая на тост толстый слой джема, чтобы компенсировать потерю масла. – И ни один из них не был серьезным. Этот – самый серьезный за всю ее жизнь. Вот и все.
Барбара поставила масло в холодильник и так хлопнула при этом дверцей, что все бутылки внутри него жалобно звякнули. Она осталась стоять у холодильника спиной к Уильяму.
– Барбара?
Она не ответила и продолжала стоять, явно напряженная, уставившись на висевший над холодильником слащавый рождественский календарь, который был прислан ближайшей авторемонтной мастерской. Уильям с полминуты вежливо подождал и принялся за свой тост.
– Это не то! – прорвало наконец Барбару.
– Что не то? – жуя, спросил Уильям.
Она повернулась, стараясь выглядеть спокойной.
Уильям подумал, что всю свою жизнь Барбара старалась не выказывать чувств, за исключением, пожалуй, крайнего гнева.
– Я не против того, чтобы у Фрэнсис был роман. В конце концов, я не против и того, что он иностранец.
– Слава Богу!
– Но ведь на этот раз она серьезно влюблена! Уильям внимательно посмотрел на нее.
– Что?
– Она по-настоящему влюблена. Глубоко и серьезно.
– Ну и…
– Он женат.
– Да. Я знаю.
– Ей будет больно…
Уильям положил свой тост на тарелку.
– Я не понимаю…
– Конечно, ты не понимаешь. Ты никогда ничего не понимаешь. У тебя все просто. Да пойми ты, что Фрэнсис влюбилась в женатого католика и их отношения обязательно закончатся слезами, большую часть которых прольет именно Фрэнсис.
Уильям снова взялся за тост. Его рука немного дрогнула, и капля джема упала на джемпер.
– Почему ты не можешь позволить ей спокойно наслаждаться своим
– У тебя на джемпере джем, – сказала Барбара. – Я же говорила, что ты его испачкаешь.
– Замолчи! – взорвался Уильям. Он швырнул свой тост через всю кухню и проследил, как тот приземлился джемом вниз, в корзину с выглаженным бельем.
– Эти мужчины, – явно сбавляя тон, проговорила Барбара, – эти неисправимые романтики! Какой смысл радоваться по-дурацки тому, что рано или поздно обернется трагедией? К счастью, я не разделяю твоей романтической сентиментальности.
Уильям нагнул голову и уставился в стол. В который уже раз он с сожалением подумал о том, что в английских семьях, принадлежащих к среднему классу, уже давно не принято бить жен.
– Не думай, что я не люблю Фрэнсис, – сказала Барбара, – и не думай, что я ее не понимаю. Именно потому, что я ее люблю и понимаю, я не собираюсь играть в идиотскую игру, прикидываясь, будто она обрела многообещающее будущее, когда это совсем не так. А сейчас я пойду заправлять кровати и оставлю тебя разбираться с тем, что ты натворил в корзине с чистым бельем.
Она вышла, важно закрыв за собой дверь. Уильям слышал ее тяжелые и ровные шаги на лестнице, потом они протопали по площадке и раздались уже в спальне, поглощенные затем звуками радио, которое Барбара в таких случаях всегда включала вызывающе громко.
Уильям встал, подошел к раковине для мытья посуды и почистил свой джемпер мокрой тряпочкой. Он посмотрел в окно. За окном открывался тот же вид, что и сорок лет тому назад, когда Барбара сообщила ему, что у нее будет двойня. Те же ровные красивые поля, те же изгороди, те же ряды тополей с могучими стволами. Единственное изменение состояло в том, что на ферме за ближайшим полем поставили уродливую силосную башню и еще более уродливый амбар, выкрашенные неестественно зеленой краской и теперь уже расцвеченные пятнами ржавчины.
Уильям оперся о край раковины. Возможно, он романтик. Возможно, он считает, что, какие бы трудности ни ждали Фрэнсис впереди, они стоят ее нынешнего ощущения счастья. Возможно, каким-то инстинктом, совершенно не принимающим в расчет реальные факторы (а он всегда в большей степени уважал чувства, чем логические построения), он улавливал понимание того, что любовь никогда не проходит бесследно, даже если она кончается.
И все же Барбара, при всем ее сложном характере, давая трезвые оценки реального хода вещей в этот момент, когда Фрэнсис испытывает только радость, совершенно права. И, конечно же, Барбара является матерью его дочерей (хотя инстинкт материнства получал у нее порой весьма странные проявления) и стремится уберечь их от невзгод, пусть иногда и методами, вызывающими у Уильяма неприязнь. В конце концов, удивительно хотя бы то, что Барбара воспринимает нынешнее счастье Фрэнсис вполне серьезно, а не хмыкает презрительно над тем, что кто-то где-то в здравом уме может не считать само понятие романтической любви абсолютной чепухой.