Испанский сон
Шрифт:
— Ты не говорила мне, что все они были такими уж отвратительными, — заметила Марина.
— Это еще более субъективно, — сказала Ольга. — Мы же с тобой понимаем, как медики, что отдельно взятый половой орган может быть мал и велик, красив и некрасив и так далее; однако тебя же ебет человек, а не хуй. Если это насильно, да еще сопровождается якобы ласковым, а на самом деле глумливым обращением (я говорю о слове «Оленька»), то даже самый большой и красивый пенис делается в твоих глазах отвратителен. Ты не согласна?
— Не знаю, — в задумчивости сказала Марина. — Если ты, будучи медиком, видишь достоинства члена, зачем же думать, что тебя ебет дрянной человек? Можно вместо этого думать, что это всего лишь его хуй ебет твою пизду, абстрагируясь тем самым от личностей и в результате даже в известной степени наслаждаясь.
— Я пыталась так делать, — вздохнула Ольга, — но они своей якобы ласковой «Оленькой» сводили эти усилия на нет. Ведь они не пизду мою звали Оленькой, а меня!
— Да, но им нужна была не ты, а всего лишь твоя пизда, — резонно возразила Марина. — Почему же ты сама для себя не назвала ее Оленькой?
Ольга опешила.
— Ты знаешь, а мне это и в голову не пришло. Как остроумно! Действительно, если бы я это сделала, вышло бы, что каждый из них обращался таким образом не ко мне, а лишь к моей пизде.
— Ну.
— И я бы совсем не страдала.
— Ну.
Ольга покачала головой.
— Где же ты раньше была! Сколько бессмысленных слез… а с другой стороны, сколько оргазмов бездарно упущено! Да-а… Ну уж теперь, если когда-нибудь снова пойдут проверяющие, я своего не упущу… Но почему ты так странно и, в свете новой постановки вопроса, даже как бы некультурно обратилась ко мне?
— Потому что повод особенный.
— То есть? — насторожилась Ольга.
— Пришла пора нам проститься, боевая подруга.
У Ольги на глаза навернулись слезы.
— Я так и знала… сердцем чуяла… видала тебя в машине с одним… Конечно, ты птица высокого полета. Ах ты, Мариночка, радость моя! как же я без тебя-то?
И Ольга, бросившись Марине на шею, зарыдала.
— Ладно, — сказала она через какое-то время, отцепившись от Марины и громко высморкавшись, — ничего не поделаешь… это жизнь. Но мы будем видеться?
— Конечно, — сказала Марина.
— Я по-прежнему твоя подруга?
— До гроба. Вот те крест.
— Если бы я не была столь явно выраженной гетеросексуалкой, — задумчиво произнесла Ольга, — это было бы для меня настоящей трагедией. Скажу тебе честно, я не раз задавала себе вопрос, не испытываю ли я к тебе что-либо сверх обычного дружеского чувства.
— Мы, кажется, уже обсуждали что-то подобное.
— Может быть. Но одно дело — что обсуждаешь, то есть что говорится вслух, а совсем другое — что таишь про себя, подчас даже не решаясь себе самой в этом признаться. Чуешь разницу?
— Ага.
— Иногда в эти моменты мне было даже жаль, что я не испытываю ничего такого. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что если бы испытывала, нас бы ждал целый океан наслаждений.
— Не уверена, — заметила Марина. — Ведь океан наслаждений должен предполагать взаимность, разве нет?
— Если бы это была такого рода страсть, — назидательно сказала Ольга, — это была бы настолько сильная страсть, что она не могла бы оставить тебя равнодушной.
— А-а, — протянула Марина. — Тогда да.
— А теперь, — сказала Ольга, — мне нисколько этого не жаль — я имею в виду, не жаль, что я не испытываю ничего в этом роде, потому что с высоты падать больней. Ведь я могла бы этого просто не вынести! А что это за тип был в машине?
— Смотря о какой машине ты говоришь.
— Вот оно что… Ну ты даешь! Я уж было подумала, ты замуж собралась… а сейчас, чувствую, ты стала настоящей блядью.
— Пока не знаю, — пожала плечами Марина.
— Погоди-ка, — спохватилась Ольга. — Что же это, ты пришла с таким сообщением, а мы просто так сидим? Надо отметить.
— Ну, вроде как рано еще… То, сё, бегунки всякие…
— Нисколько не рано, — категорически заявила Ольга, доставая из холодильника бутылку со снедью и запирая дверь. — Бумажки я тебе сама выправлю в два счета… а кстати, как ты с жильем? Или побудешь пока в общаге? Ты смотри — если нет четкого варианта, не вздумай глупить! Машины приходят и уходят, а комнаты остаются…
— Нет проблем, — отмахнулась Марина. — Пить так пить… за что?
— За тебя, конечно. Ты же уходишь.
— Зато ты остаешься.
— Ты права. За нас!
— За нас.
Они опорожнили стаканы.
— Хочешь, позабавлю тебя? — спросила Марина через пару минут, когда ее глаза заблестели. — Помнишь своего приятеля-секретаря Борю Эскуратова?
— Ну?
— Плохо кончил.
Ольга разинула рот, видно, как-то не так в первый момент восприняв сообщение. Но тут же закрыла.
— Брось! — сказала она и сощурилась. — Постой-ка… а откуда ты знаешь?
— Случайно, — ухмыльнулась Марина. — Один знакомый… в общем, долго объяснять. Тебе интересно, как именно он кончил?
— Спрашиваешь! Это тот человек, который… из-за которого…
— Мало ли, — пожала плечами Марина. — Может, ты втихушку любишь его до сих пор; если так, то мой рассказ произведет на тебя удручающее впечатление.
— Еще чего — люблю… Насмешила…
— Короче, — сказала Марина, — он все это время жил здесь, в Москве. Был шишкой в коммерческой фирме.
— Ну, это неудивительно, — заметила Ольга. — Где же еще ему быть, как не в Москве; а что касается должности, то я, если помнишь, уже тогда видела в нем перспективу.