Испанский сон
Шрифт:
Однако он еще крепился — надеялся, что я не убью его сразу после завещания… и правильно надеялся, я же не бандит… Поэтому при свете нескольких фонариков, прямо на моей широкой груди (я исполнял роль стола, так как ноги меня все равно не держали) он послушно написал что положено, то есть что он завещает клубу все свое имущество, какое ко дню его смерти окажется ему принадлежащим, в чем бы оно ни заключалось и где бы ни находилось. Наблюдая затем за действиями г-на Петрова, он даже не преминул довольно-таки нагло спросить, насколько номер записи в нотариальном реестре будет соответствовать истине. На что г-н Петров с изысканной, сугубо нотариальной учтивостью ответил, что ввиду экстраординарности случая его контора сегодня не обслуживает посетителей вообще… разумеется, за исключением уважаемого завещателя, чья запись таким образом имеет естественный и уникальный порядковый номер. Он даже любезно показал завещателю квитанцию об уплате надлежащего сбора, оформленную на имя завещателя загодя — конечно же, ввиду все той же экстраординарности случая.
Итак, Иванов вполне заработал себе на смертный приговор — тем, что утаил от Ордена информацию… напомню, схему зала и шести ходов мы добыли отнюдь не через его ведомство; а коль скоро он знал о ней, значит, обязан был сообщить. Иванов заработал себе еще один смертный приговор очевидно шпионскими целями, с которыми он напросился в экспедицию… или, если это звучит красивее, двойной игрой… По идее, я должен был его с пристрастием допросить. Я должен был выяснить, на кого еще он работает. И удобно было бы сделать это прямо там, в подземелье… Но, хорошо подумав, я не стал делать этого. Он был опытным человеком и понимал, что в случае признания его ждет неминуемая смерть; он мог и не выдержать пыток — но просто отрубился бы, выключился… и кто знает, на сколько? Двое из нас уже и так несли третьего (то есть меня); нести еще одного? А если бы он что-то сказал, решив разом покончить с мучениями — где гарантия, что это правда? Наконец (и это, Мария, главное, что определяло мои поступки) — оставался крошечный, но все же шанс, что он действительно не знал о двери. Такие двери действительно бывали кое-где; он мог действительно дернуть наудачу; а все то, что я наблюдал в те очень длинные две секунды — хоть и с малой вероятностью, но все-таки могло быть игрой моего воображения.
И червячок, бывший во мне со дня нашего телефонного разговора, начал теперь точить меня в обратном направлении. Да, я взял у него завещание, но я не мог убить его, не убедившись в предательстве на все сто процентов: я не такой уж поборник презумпции невиновности, но я дворянин. И я решил испытать его еще раз.
Площадка винтовой лестницы, где Иванов оформлял завещание, упиралась в задраенный люк, который нам предстояло взорвать. Непосредственно за этим люком (как, повторяю, мы выяснили еще с год назад) располагалось старое, заброшенное бомбоубежище… собственно, даже не бомбоубежище, а просто бункер, главный выход которого был давно застроен снаружи; даже и думать было нечего выбраться через него. Но из бункера был и еще один, секретный выход; и я решил, что если Иванов вознамерится его использовать, это будет полнейшим доказательством его осведомленности, а значит, и предательства… и вот тогда я его убью.
Заметь: ни я, ни Игорь ничем не выказали ему, что мы знали о двери-трансформаторе; он мог лишь догадываться об этом — остановился же я возле нее! — но все-таки был шанс, что я остановился случайно. А если так (должен был думать он), то я не знаю о том, куда ведет винтовая лестница; даже если я знал про дверь, все равно я мог не знать, куда ведет лестница — сведения о ходах зачастую отрывочны и противоречивы… и наконец, если так (должен был думать он!), то я запросто могу не знать о верхнем выходе. (Кстати, единственномвыходе, поскольку нижний выход был уже, как ты знаешь, непроходим.) И еще надежды на мою неосведомленность добавлял ему тот факт, что я даже не отдал приказа связать его.
Сам по себе выход был весьма незатейлив. Стена бункера, противоположная его застроенному входу, была сплошь истыкана узкими и довольно глубокими нишами, похожими… скажем, на бойницы в крепостной стене (только в форме не пирамид, а параллелепипедов). Вероятно, они предназначались для каких-то так и не установленных сейфов… так вот, одна из них, вторая справа, была сквозной: задняя ее стена была чисто декоративная и ломалась несильным ударом руки. Ниша эта, превращавшаяся таким образом в лаз, вела в обычный канализационный колодец высотой всего в несколько метров; колодец же вел, как ты понимаешь, на белый свет. Стоило Иванову, улучив момент, нырнуть в нишу — и все, и он на поверхности… более того: успев припереть крышку колодца сверху (для начала хотя бы встав на нее), он тем самым хоронил нас в бункере вместе с его завещанием.
Итак, перед тем, как взорвать люк, ведущий с лестницы в бункер, наши планы были таковы: план Иванова — если он знал о выходе — вовремя нырнуть в нишу; мой план — вовремя и со спокойной совестью застрелить его при этом нырке. Однако планам этим, ни одному, ни другому, не суждено было осуществиться. Что должно было ждать нас за взорванным люком — кроме облака пыли, конечно? Правильно — тишина; правильно — тьма кромешная… А было, сквозь пыль — слабый, но свет; и были звуки, отдаленные, но не слабые: какое-то лязганье, рев двигателей, человеческие голоса.
Когда меня занесли в бункер, я первым делом глянул в тот угол, где располагался секретный лаз — глянул исподтишка, чтобы Иванов не заметил… но не было смысла осторожничать: все разом уставились именно в этот угол. Никто из нас такого не мог ожидать — в крыше бункера зиял могучий пролом, а в нем застряло что-то похожее на землеройную технику. Пролом, будучи неправильной формы, перекрывался этой техникой лишь частично, а в остальных местах пропускал в бункер дневной свет; наверху суетились люди, и их характерные возгласы, звучащие теперь вполне отчетливо, заставили нас улыбнуться. Очевидно, мы присутствовали при аварии… впрочем, не такой уж страшной и вовсе не редкой для Москвы. Мы подвинулись поближе к пролому и, как стайка зевак, стали наблюдать за происходящим.
Надо сказать, что, когда группа Ордена впервые обследовала это помещение (то есть, около года назад), я заметил сквозь обветшавший бетон канализационного колодца, что грунт, окружавший колодец, сильно просел. Чтобы увидеть такое, не нужно быть специалистом… наверняка ты и сама видела: подле люка дыра; иногда кажется, будто он прямо-таки висит в воздухе. Такие вещи особенно часты вблизи густых коммуникаций… например, на Пушкинской улице, точнее Большой Дмитровке, не так давно провалился целый дом. Что-то похожее случилось и здесь… и, похоже, люди наверху пытались ликвидировать последствия аварии — а для начала вытащить из дыры застрявшее в ней устройство. Натужно выл лебедочный механизм, но ему явно нехватало силенок; устройство вздрагивало, приподнималось, опять опускалось даже еще ниже, чем было… в такой момент одно из колес устройства погрузилось в дыру полностью, и я понял, что это вовсе не землеройная техника — такие колеса бывают только у импортных внедорожников… попросту говоря, у джипов.
«Да это же “Лэнд-Крузер”, — с удивлением произнес Игорь, — уж мне ли этот глушитель не знать…»
В то время как члены экспедиционной команды в стиле, присущем скорее тебе, обменивались мнениями о провалившемся джипе, я старался понять, как в такой ситуации поведет себя Иванов. Нырнуть в нишу теперь представлялось рискованным; колодец мог быть поврежден аварией и засыпан землей. Теоретически можно было использовать оказию в виде пролома — потолок в бункере был невысок — но просветы между джипом и краями пролома казались слишком узкими, чтобы туда можно было пролезть; да и пока бы он лез, его успели бы схватить снизу. Мой план поймать негодяя с поличным провалился, как невезучий джип; я проклял себя за излишнюю щепетильность и, пытаясь найти хоть какое-то утешение, подумал, что Бог, вероятно, все же умнее меня.
И это истинно так. Сверху неожиданно прогремел грохот мощного взрыва — и тотчас, вероятно не выдержав нервного напряжения (а может быть, и надеясь, что взрыв удалит нечто мешавшее подъему джипа), Иванов подпрыгнул и мертвой хваткой вцепился в подножку автомашины. Мои люди тотчас бросились к нему… но поздно: джип каким-то чудом действительно двинулся вверх… и я успел уже возблагодарить Бога, удержавшего мою руку от убийства того, кто — как следовало из столь явного свидетельства — был в действительности невиновен.