Испанский сон
Шрифт:
Госпожа покачала головой и криво улыбнулась.
— Вот ответ, исполненный поистине высокой философии.
Марина вздохнула.
— Зайка, — сказала Вероника, — позволь сделать тебе замечание. Обычно ты меня одергиваешь, а сейчас я должна; по-моему, ты ведешь себя неприлично.
— Да? — В Глазках появились слезы. — А кто ты такая, чтобы делать мне замечания? Ты вообще камеристка; ты должна молчать и смотреть ей в рот.
— Я так и знала, — горестно сказала Марина. — Надо было все же дать вам Берна прежде этой беседы.
— Да иди ты со своим Берном… идите вы обе знаете куда…
Госпожа зарыдала. Марина тоже зарыдала. Глядя на них, зарыдала и Вероника.
Подошел недоумевающий метрдотель.
— Что-то не в порядке? — глупо осведомился он.
Они — все втроем — посмотрели на него и несколько нервно, но дружно расхохотались.
— Все в порядке, — сказала Вероника.
— Видите ли, — сказала находчивая Марина, — это такой тест. Мы типа заплакали… ну, подойдете ли вы, чтобы нас утешать, или сделаете вид, что вас это не касается.
— А-а, — сказал метрдотель и разулыбался. — И как?
— Вы же видите, — сказала Марина. — Подошли.
— Значит — что?
— Значит, хороший вы человек. Душевный.
— Это да, — довольно сказал метрдотель. — Все?
— Ага.
— У меня просьба, — сказал метрдотель. — Если еще раз будете проводить тест… извините, конечно…
— Что?
— Не могли бы вы плакать потише? Видите ли, — помявшись, пояснил он, — мы дорожим своей репутацией; я же не объясню каждому, что вы проводите такой тест…
— Скажите, — нахмурившись, спросила Госпожа, — а смеяться громко разрешается?
— Это сколько угодно, — сказал метрдотель, и тут же, будто в качестве специальной иллюстрации, из противоположного угла зала раздался громкий взрыв хохота.
— Тогда странно, — сказала Госпожа. — Плач, как и смех — естественная человеческая эмоция. Плач даже более естествен, чем смех, так как каждый из нас заплакал едва появившись на свет, а засмеялся гораздо позже. А у вас, значит, смеяться можно, а плакать почему-то нет.
— Уж извините, — смущенно улыбнулся метрдотель, — я всего лишь метрдотель, а не философ… Но и вы тоже, смею заметить, э-э… не новорожденные.
— Я пошутила, — сказала Госпожа. — Мы не будем больше рыдать, обещаю.
— Ну, вот и хорошо. Не желаете по рюмочке коньяку за счет заведения?
— В Испании это называется regalo de casa, — задумчиво сказала Госпожа, — дословно подарок от дома.
— ?Не желаете ли regalo de casa? — любезно улыбаясь, спросил метрдотель.
— Желаем, — сказала Марина.
— Извините меня, — сказала Госпожа, когда метрдотель удалился. — Слишком много всего. Имей в виду, — грозно обратилась она к Марине, — если все это не выгорит, я тебя нашлепаю.
— Разумеется, Госпожа, — подтвердила Марина.
— Если выгорит, нашлепаю тоже.
— Как, Зайка? — удивилась Вероника. — За что же ее шлепать, если выгорит?
— Из самодурства. За весь этот дерганый разговор.
— Вы могли бы отшлепать меня за то, что я загодя не принесла вам Берна, — подсказала Марина, — и тем самым заставила вас излишне переживать. С моей стороны это было очень жестоко и неосмотрительно.
— Да! — воскликнула Госпожа.
«БМВ», скорость, жаркое солнышко. Заднее сиденье. «Кстати, я даже не успела вас познакомить: это Вовочка, наш общий ангел-хранитель… а это Вероника; надеюсь, ваш контакт будет тесным и плодотворным». — «Хи-хи». Брызги из-под колес, веселое мельтешение… «Между прочим — видите бензоколонку? Так вот, она теперь…»
Чемоданы, люди, собаки, стены из стекла.
«Подержи мой паспорт, дорогая».
Два человека сидели за солидным письменным столом посреди внушительных размеров кабинета. Кабинет этот, несмотря на свой размер, был тем не менее чрезвычайно уютен. Все здесь дышало старомодной, несколько даже наивной добротностью; все детали были продуманы до мелочей. Между глубокими кожаными креслами, расставленными там и сям, возвышались мраморные и бронзовые скульптуры; золоченые рамы висящих вдоль стен полотен голландских художников, казалось, по размерам превосходили сами полотна; мебель нескольких стилей — в основном, ампир, барокко и модерн — была сгруппирована по резцу мастера и цвету отделки. Тепло, душевно потрескивал камин. Тяжелые серебристые шторы с золотыми кистями задерживали не в меру яркое солнце, отчего в кабинете царил мягкий полумрак; толстый ковер на полу поглощал звуки.
Письменный стол, за которым сидели двое, был покрыт толстой зеленой материей и вдобавок толстым стеклом сверху. Один из сидящих был Вальд Плетешковский, а другой — его коллега, г-н Х. Они сидели уже битых полтора часа, и г-н Х., отбросив приличия, бросил нетерпеливый взгляд на каминные часы, а затем как бы невзначай бросил в пространство:
— Скоро конец рабочего дня…
— Тренировка? — немедленно отозвался Вальд.
— Вот именно, — подтвердил г-н Х. и раскрыл было рот, намереваясь рассказать о сложностях передвижения по городу, но Вальд предвосхитил события и заговорил все же несколько раньше.
— Дорогой г-н Х., — мягко сказал он, — пора бы вам уже подумать о служебной машине. Ведь это не дело: едва я начинаю постигать суть вопроса, вы сразу же собираете свои, извините, манатки и были таковы.
— Вы думаете, — озабоченно спросил Х., — до Теплого Стана быстрее доехать на автомобиле?
— Бесспорно, — заявил Вальд. — Многие неопытные водители совершают ошибку, направляясь вдоль линии метро. Действительно, Профсоюзная улица является на первый взгляд самой прямой дорогой — остается лишь свернуть направо за самой станцией «Теплый Стан», — но на самом деле, если учесть плотность движения и количество светофоров, путь по проспекту Вернадского несравненно более короток. Единственная тамошняя проблема — неизбывная пробка (я имею в виду часы пик) при соединении с Ленинским проспектом, однако там строится развязка… и судя по тому, что я самолично наблюдал с высоты птичьего полета, работы идут ударными темпами.