Шрифт:
Натиг Расул-заде
ИСПОРЧЕННЫЙ ВЕЧЕР
Это было ошибкой, и он понял, что совершил ошибку, как только увидел ее в холле гостиницы. Нет, нельзя было так неосторожно, так внезапно будить прошлое, тем более, когда прошлому уже более двадцати лет. Но дело сделано и теперь приходилось расплачиваться за необдуманные действия. А что придется расплачиваться, он почувствовал почти тут же, как увидел ее лицо. Боже; какой я дурак, подумал он.
Так уж случилось, что среди многочисленных приездов в Москву, среди беготни и суеты, в командировочной бестолковщине и неуюте, только в этот раз, только теперь у него оказался свободный вечер и, не зная, как убить его, сидя в своем номере в гостинице
Что делает с нами время. Что делает.....
Он пошел к ней.
– Меня не пропускают, - сказала она буднично, едва, мельком взглянув на него, будто они виделись только вчера.
– С тобой вечно что-нибудь не так,- сказал он ворчливо.
Она глянула на него на этот раз чуть дольше, словно стараясь что-то понять, но за неимением времени-мимоходом.
– Ты это так хорошо помнишь?-сказала она.
– А что?
– С нами было вечно что-нибудь не так,-сказала она-ты не считаешь?
– Ладно,- сказал он,- поговорим об этом не здесь.
Когда у окошка администратора, наконец, подошла ее очередь и окончились идиотские формальности для получения пропуска в гостиницу, они пошли к лифту и поднялись на девятый этаж. В коридоре он намеренно чуть приотстал и сзади посмотрел на ее толстые ноги, и вдруг вспомнил, что она всего лишь на три года младше его, и выходит, что теперь ей под сорок, и та разница в три года, которая четко ощущалась, когда ему было двадцать один, а ей - восемнадцать, теперь стерлась, но все равно ее положение похуже, потому что она - женщина. И нельзя было ведь так опускаться, мрачно, начиная злиться от собственного глупого поступка подумал он, даже если тебе под сорок, ведь надо следить за своей внешностью, на то ты и женщина. На то ты и женщина, на то ты и женщинаа потом - на то ты - стучало у него в голове, пока он со все возраставшей неприязнью разглядывал ее спину, шею, изучал что-то неуловимо новое в ее походке, шагая за ней по коридору, устланному ковровыми дорожками грязно-зеленого цвета.
– Надеюсь, ты здесь один?
– спросила она, когда они подошли к двери его номера.
Он молча кивнул, повозился ключом с тяжеловесной металлической пластиной, открыл дверь и показал ей рукой, чтобы проходила. На журнальном столике стояла непочатая бутылка виски, коробка конфет, большая бутылка фанты.
– Настоящее шотландское, - сказала она, глянув на бутылку, - неплохо живешь в оголодавшей Москве.
– Я взял в валютном, - сказал он, - садись. А насчет оголодавшей Москвы лучше не надо. Не сыпь мне соль на раны. Не поверишь - даже пройтись по любимым своим улицам на этот раз не тянуло. Так и сидел в номере...
– Ну, улицы-то остались такими же, - сказала она.
– Но ты прав. Москва совсем не та, что...
– она вдруг запнулась. Хотела сказать: не та, что в годы нашей молодости, -подумал он, - и правильно сделала, что недоговорила.
– Что ты замолчала?-спросил он.
– Так,-сказала она.-Помолчать хочется. Соберусь с духом. Посмотрю на тебя молча.
– Не стоящее зрелище,-сказал он.
– Оба мы теперь - не стоящее зрелище, - сказала она.
– Знаешь, в последнее время, ну лет десять уже, наверно, мне приходится делать над собой усилие, чтобы сказать комплимент. А сегодня вечером я хотел бы отдохнуть, просто поболтать с тобой...
– Дело не в возрасте,- сказала она.
– Что ?-спросил он.- Не понял, что ты сказала....
– Я говорю, в данном случае, дело не в возрасте, если тебе приходится делать усилие над собой, а в том, что ты злой.... Злой, злой мальчик,-чуть дурачась, прибавила она.
– Думаю, я ничуть не изменился, - сказал он - Значит, я был таким всегда. И тогда, когда ты знала меня. Впрочем, по-моему, мы не туда забрели. К чему все это?
– Я никак не могу найти верный, или нет, скорее нужный тон в разговоре, сказала, она, - Чувствую, нам много надо, нет, опять не то... Мы многое могли бы сказать друг другу - вот так будет точнее. Но чтобы сказать это многое, надо найти верный тон. Сейчас я немного волнуюсь... то есть, какой-то дискомфорт, как это ни покажется тебе удивительным.
– Мы выпьем, - сказал он, - немного выпьем, и все это пройдет... Это все ерунда, - он налил в стакан из бутылки, при двинул ей ее стакан, налитый золотистой жидкостью до четверти, кивнул подбадривающе. На искрящейся поверхности виски в стакане плавали крохотные звезды электрических ламп. Она прищурилась на эти звездочки, покрутила на столике свой стакан.
– Надеюсь, до совращения перезрелых дам у нас с тобой не дойдет? пошутила она, подняв стакан.
Он тоже поднял свой стакан и чуть ударил им об ее.
– Обязательно дойдет, - сказал он.
– Я отобью у тебя охоту обзывать присутствующих стариками. За тебя, спасибо, что ты еще жива, моя старушка...
– Еле жива,- вставила она в его фразу.
– Нет, нет, выглядишь совсем живой. Так что, не будем тянуть и притворяться, что мы не алкоголики и способны выдержать долгие тосты. За тебя, за наше прошлое, за чудное время, за наши воспоминания,- сказал он с неприятным чувством сознавая, что становится чересчур слащавым и сентиментальным, что слова вылетают из его разговорившегося рта непроизвольно и, наверное, он будет жалеть, но махнул на все рукой в душе - сказанное сказано -и лихо опрокинул виски в глотку. Она выпила тоже, поморщилась и так и оставалась некоторое время с кислой миной на лице, то ли от выпитого с густым духом спиртного, то ли от его излишне чувствительной концовки тоста, стараясь выражением лица поддержать и одобрить его слова. Он, мельком глянув на ее лицо, тут же еще больше пожалел о вылетевшей фразе, цветистой и распоясанной, как чувствительная шлюха, и прежде чем она что-то скажет, подхватил со стола бутылку и поспешно налил в оба стакана. Она странно глянула на него.
– Тебе надо напиться?
– спросила она.
– Что-то не так?
– Он задумчиво посмотрел на нее и не ответил.
– Да,- сказала она,- что-то не так, как ты ожидал. Да?
– Не в том дело-сказал он и замолчал.
– А в чем?
– Я пока не знаю.
Она не стала настаивать, чтобы он высказался более определенно и следующие две-три минуты они молчали, и только после этой продолжительной паузы оба отметили про себя, что молчать им в присутствии друг друга по-прежнему как в былые времена, не тягостно, естественно и уютно.