Исповедь королевы
Шрифт:
Я и в самом деле слишком легкомысленна, как говорил мой брат Иосиф. Случай с кольцом не насторожил меня, не заставил задуматься о том, что рядом со мной находились враги, для которых было важно, чтобы я стала бесплодной. И потом эти увеличение налогов и тяжелая жизнь для простого народа. Когда люди слышали рассказы о расточительности королевы и видели реальные доказательства этого своими собственными глазами, то чувствовали себя обиженными. Нет, это еще слишком мягко сказано. Они испытывали смертельную ненависть и обвиняли меня в своей бедности, меня, глупую маленькую королеву, которая не думала ни о чем, кроме танцев, покупки нарядов и драгоценностей. Король демонстрировал сотни
Они стали называть меня «австрийкой». Какое право имею я, иностранка и к тому же австрийка, приезжать во Францию и брать на себя смелость управлять французами, думали они.
Целая лавина пасквилей обрушилась на Париж. Каждый из моих необдуманных поступков подавался как пример расточительности, безразличия к народу и, главное, моего бесстыдства. Стоило мне только сказать слово какому-нибудь мужчине, как это уже означало, что он мой любовник. Стоило мне улыбнуться какой-нибудь женщине — значит, я состою с ней в противоестественных отношениях.
Все это мне было известно. Я не могла не знать об этом, но старалась не обращать на это внимания, как, впрочем и на все прочие предостережения, которые получала на протяжении всей своей жизни.
Казалось, у меня был дар наживать врагов и выбирать именно таких друзей, которые только и доставляли мне что новые неприятности. Я оправдывала себя, говоря, что я — обычная женщина, которой досталась необычная роль, играть которую она неспособна. Возможно, мне просто не хватало сосредоточенности, чтобы играть эту роль, потому что если бы я была серьезной, если бы я прислушивалась к предостережениям своих истинных друзей — короля, моей матушки, Мерси, Вермона и моей дорогой Кампан — то даже в то время могла бы еще измениться. Да, уверена, тогда у меня еще было время. Я находилась, если так можно выразиться, на склоне и уже начала весело скатываться вниз, но еще не началось то безоглядное стремительное движение, когда меня уже невозможно было остановить.
Возможно, если бы мой муж был другим… Но я не должна обвинять его во всем. Его образованием пренебрегали. Его никогда не учили тонкостям искусства управления государством. Я часто вспоминаю о том, что когда он впервые узнал, что стал королем, то воскликнул: «Но ведь они же ничему не научили меня!» А его дедушка, Людовик XV, чувствуя, что его собственный конец уже недалек, заметил: «Я разбираюсь в работе этой государственной машины, но не представляю, что произойдет с ней, когда меня не станет, и как Берри будет выходить из положения». Мой бедный муж был так добр и в то же время совершенно неспособен управлять страной, за исключением тех редких моментов, когда он отбрасывал прочь чувство неуверенности в себе — в эти моменты он бы прекрасен!
Но в то время я ничего этого не понимала. Непристойные куплеты, ложь, сплетни — подобного рода сочинений всегда было предостаточно. Мне и в голову не приходило поинтересоваться, кто были те люди, которые распространяли всю эту гадость. Я не догадывалась, что среди них могли быть мои собственные девери и их жены, герцоги Конде, Конти, Орлеанский, те принцы, которых я обидела.
Неистовый танец, несущий меня по направлению к краху, уже начался, но я не осознавала этого.
Было так много всего, что делало меня счастливой. У меня была моя дорогая маленькая дочурка. У меня был Аксель де Ферсен, следующий за мной повсюду как тень, всегда находящийся где-то поблизости. Если даже он не был рядом, я ловила его взгляды, которые он бросал на меня через всю комнату. У меня был король, вечно благодарный мне, потому что я дала подтверждение его мужским качествам, всегда добрый и нежный по отношению ко мне, но в то время еще более, чем когда-либо. У меня был мой обожаемый Трианон, который постепенно менял свой характер и терял все признаки дома, в котором Людовик XV развлекал своих любовниц. Теперь это был мой дом. Я переделала сады, устроила библиотеку, которую выкрасила в белый цвет и для которой подобрала занавески из тафты яблочно-зеленого цвета, и намеревалась ставить в Трианоне спектакли. У меня были такие планы. Я строила там театр и уже планировала, кого я приглашу присоединиться к моей маленькой актерской труппе. Я никогда не задумывалась о том, сколько это будет стоить.
— Не экономить деньги, мадам? — спрашивали меня.
— Нет. Главное — все побыстрее закончите! — отвечала я.
Через год стоимость всех моих усовершенствований в Малом Трианоне перевалила за триста пятьдесят тысяч ливров. Страна находилась в состоянии войны, и парижане выражали недовольство ценой хлеба. Возможно, и в самом деле именно я начала это сумасшедшее движение вниз, в пропасть.
Но тогда я была счастлива. Через несколько месяцев после рождения моей малышки я почувствовала непреодолимую потребность поехать на бал в Оперу. Как-то в воскресенье я сказала Луи, что очень хочу потанцевать там. Он в то время испытывал ко мне сильнейшую любовь и сказал, что поедет со мной.
— Ты поедешь в маске? — спросила я.
Он ответил утвердительно, и мы поехали вместе. Никто не узнал нас, и мы без труда смешались с другими танцующими, хотя все время танцевали вместе. Но я заметила, что ему было скучно.
— Пожалуйста, Луи, — сказала я, — давай поедем на следующий бал, который будет во вторник! Сегодня вечером было так весело!
Он нерешительно согласился, как это часто бывало, но в понедельник сослался на изобилие государственных дел. Я была так разочарована, что Луи тут же сказал, что я могу поехать с одной из моих фрейлин, но должна быть осторожной, чтобы меня не узнали. Я выбрала принцессу Эненскую, безобидную женщину, и договорилась, что мы поедем в дом герцога де Куаньи в Париже, где пересядем в обычный экипаж, который будет ждать нас там. Тотчас же было условлено, что этот экипаж не должен иметь никаких отличительных знаков, должен быть старым и непригодным для использования. Герцог сказал, что есть только один экипаж, который он может приобрести за такое короткое время, не открывая, для кого он предназначается.
Эта старая колымага развалилась еще до того, как мы приехали в Оперу. Наш ливрейный лакей сказал, что наймет fiacre [89] , и нам с принцессой пришлось пока зайти в магазин и подождать там. Это очень забавляло меня, потому что прежде я еще никогда не ездила на общественном транспорте. Я не смогла удержаться и похвасталась этим перед друзьями. Как же я была глупа! Ведь на этом моем признании можно было построить очередную скандальную историю. Королева ездила по Парижу в фиакре! Она заезжала в дом герцога де Куаньи! С какой целью? Могли ли тут быть какие-нибудь сомнения? Это приключение стали называть l’aveneure du fiacre [90] , причем существовало несколько различных его версий.
89
Фиакр (фр.).
90
Приключение с фиакром (фр.).
И все это время мое счастье с каждым днем все более и более зависело от присутствия Акселя де Ферсена. Все начали замечать, какой счастливой я становилась в его обществе. Я любила слушать его рассказы о сестрах Фабиан, Софи и Гедде, о его доме в Швеции и о его путешествиях по разным странам. Я была не так сдержанна, как он. Аксель прекрасно понимал, что за нами следят, и заботился о моей репутации. Он знал, что я окружена шпионами и врагами, но не говорил мне об этом, потому что мы стремились сохранить легенду о том, что в наших отношениях нет ничего необычного. Он был просто чужеземцем, гостем при нашем дворе, и поэтому, естественно, я была несколько более гостеприимна с ним, чем если бы он был французом.
Это были идеалистические взаимоотношения. Мы оба знали, что большего между нами быть не может. Но именно такие отношения были нам особенно дороги. Аксель не мог стать моим любовником. Мой главный долг состоял в том, чтобы производить на свет «детей Франции», у которых не могло быть иного отца, кроме короля. Но все же мы позволяли себе предаваться неистовым и прекрасным мечтам. Наша любовь была подобна любви трубадура к даме, которую он мог обожать только издалека.
Это чувство соответствовало моему настроению, и я не заглядывала вперед, дальше настоящего. Я приглашала его на партию в карты, и если узнавала, что он приходил на вечеринку, на которой я приняла решение не присутствовать, то писала ему, что очень огорчена этим. Узнав, что он был капитаном королевских легких драгун, я выразила желание увидеть его в мундире.