Исповедь королевы
Шрифт:
Первое слово, которое она произнесла, было слово «папа». Это доставило мне такое же удовольствие, как и королю. Я писала моей матушке:
«Эта бедная малышка начинает ходить. Она уже говорит «папа». Зубки у нее еще не прорезались, но я уже ощущаю их. Я счастлива, что ее первое в жизни слово — «папа» — было обращено к отцу».
Каждый день она делала новые успехи. Как я была взволнована, когда она сделала свои первые нетвердые шаги по направлению ко мне!
Разумеется, я написала матушке и рассказала ей об этом.
«Я должна сообщить моей дорогой матушке о счастье,
Мерси выражал матушке недовольство по поводу того, что со мной невозможно ни о чем говорить, потому что я тут же прерываю разговор и начинаю говорить о том, что у моей дочки прорезался первый зубик, что она говорит «мама», что она проходит большее расстояние, чем раньше. Он сообщал, что я провожу с ней почти весь день и еще меньше, чем прежде, слушаю то, что он мне говорит.
Казалось, мною никогда не будут довольны. А тем временем матушка продолжала писать мне:
«У вас должен быть дофин!»
К моей великой радости, я поняла, что снова беременна. Я решила никому ничего не говорить об этом, кроме короля и нескольких моих подруг, но не смогла удержаться и шепотом сообщила об этом Габриелле, а также рассказала принцессе де Ламбаль, моей дорогой Элизабет и мадам Кампан, но заставила их всех поклясться, что они сохранят это в тайне до тех пор, пока я не буду совершенно уверена в этом.
Потом случилось ужасное происшествие. Однажды, путешествуя в своей карете, я вдруг почувствовала холодный сквозняк и, не подумав, подпрыгнула, чтобы закрыть окно. Это потребовало больших усилий, чем я думала, и вызвало перенапряжение, в результате чего через несколько дней у меня произошел выкидыш.
Мое сердце было разбито. Я горько плакала, и король тоже плакал вместе со мной.
Но мы не должны отчаиваться, сказал он. Очень скоро у нас будет дофин, он уверен в этом. А пока у нас есть наша обожаемая Королевская Мадам.
Он утешил меня, а я заверила его, что не сообщала о своем состоянии никому, кроме тех, на кого могла положиться. Можно себе представить, как бы это восприняли мои тетушки и невестки. Они обвинили бы меня в моей неудержимой любви к удовольствиям, в безразличии к своему долгу — во всем что угодно, лишь бы дискредитировать меня!
Я сказала мужу, как я рада, что не сообщила им о своей беременности. Он ответил, что мы должны сохранить это в тайне и что я должна сказать всем, кто знает об этом, чтобы они ничего не рассказывали другим. В течение нескольких дней я чувствовала себя совершенно больной, но поскольку в целом я обладала очень крепким здоровьем, то быстро поправилась.
Потом я подхватила корь. Поскольку король никогда не болел этой болезнью, я уехала в Трианон, чтобы побыть там в одиночестве. Со мной поехали те, которые уже перенесли эту болезнь или же готовы были пойти на риск заразиться: Артуа и его жена,
На этот раз Мерси сказал, что не видит ничего плохого в том, что со мной в Трианоне находятся мои друзья, которые развлекают меня и помогают оправиться от болезни. Король тоже не видел в этом ничего плохого. Короли и королевы с давних времен всегда принимали посетителей в своих спальнях. Это была традиция.
Когда мне стало лучше, я все же продолжала оставаться в Трианоне. Мне хотелось быть там все время. Из Вены поступали протесты. Мерси сказал мне, что моя матушка позволила ему напомнить мне о том, что великий двор должен быть доступным для многих людей. Если это не так, появляются зависть и ненависть, а это ведет к несчастью.
Я слушала его, зевая, и думала о спектакле, который собиралась вскоре поставить в своем театре. Я сама должна была исполнять в нем главную роль. Несомненно, все согласятся с тем, что она подходит мне.
Результатом моей беседы с Мерси было то, что я написала матушке и заверила ее, что буду проводить в Версале больше времени.
Она ответила мне:
«Я очень счастлива, что ты имеешь намерение восстановить свой штат в Версале. Я знаю, как там сейчас скучно и пусто. Если там не будет твоего штата, то вред, который произойдет от этого, будет больше, чем вред от его восстановления. Это в особенности относится к твоей стране, где люди известны своей импульсивностью».
Я пыталась сделать то, что она предлагала, и держать свой штат в Версале, но очень многие люди, которых я обидела, больше не явились ко двору. В частности, я теперь редко видела герцога Шартрского. Он удалился в Пале-Рояль и там принимал своих друзей. Я понятия не имела, что они там обсуждали, и мне даже в голову не приходило поинтересоваться этим.
Тогда мне казалось, что дело было вовсе не в том, чтобы держать двор в Версале. Почему я не могла проводить все больше и больше времени в Малом Трианоне, где жизнь была гораздо веселее, в окружении друзей, которых я сама выбрала?
Удар настиг меня внезапно. Я даже не знала о том, что матушка была больна.
В мои апартаменты пришел аббат Вермон. Он сказал, что ему нужно поговорить со мной наедине. Его взгляд был блуждающим, губы подергивались.
Я спросила:
— Что случилось?
Он ответил:
— Ваше величество! Вы должны приготовиться получить известие о величайшем несчастье!
Я поднялась, глядя на него в изумлении. Я увидела письмо в его руке и все поняла.
— Императрица?..