Исповедь королевы
Шрифт:
Он кивнул.
— Она умерла! — сказала я беспомощно, потому что уже поняла, что это правда. На меня нахлынуло чувство страшного одиночества, которого я никогда прежде не испытывала.
Он кивнул.
Я не могла говорить. Я оцепенела и ощущала себя ребенком, который потерялся и знает, что уже никогда больше не почувствует себя в безопасности.
— Этого не может быть! — прошептала я.
Но он заверил меня, что все, сказанное им, правда.
Я нетвердо произнесла:
— Прежде всего я хочу остаться одна…
Он кивнул и удалился, а я села на кровать и стала вспоминать ее такой, какой
— О, дрожи за меня, мама, потому что без тебя я так одинока! — прошептала я.
Пришел король. Он плакал вместе со мной. Прежде чем прийти, он подождал в течение четверти часа. Я услышала его голос в передней, где ждал аббат, уважая мое желание побыть одной.
Мой муж сказал:
— Благодарю вас, мсье аббат, за услугу, которую вы мне только что оказали.
Тогда я поняла, что это он послал аббата, чтобы тот сообщил мне эту ужасную новость.
Потом король вошел и обнял меня.
— Моя дорогая! — сказал он. — Это так грустно для всех нас, и особенно для тебя!..
— Не могу поверить в это! — призналась я. — Ведь еще совсем недавно я получала от нее письма!
— Да, конечно, тебе будет так не хватать ее писем!
Я кивнула.
— Ничто уже не будет таким же, как прежде.
Он сел на кровать рядом со мной и взял меня за руку. Мне казалось, что я слышу ее голос, предостерегающий меня, как она делала это на протяжении всей моей жизни. Ее голос словно говорил мне, что я не должна горевать, ведь со мной мой муж, моя дочь, и я не должна забывать о том, что Франции нужен дофин.
Я приказала, чтобы при дворе был объявлен траур, надела траурные одежды, заперлась в своих апартаментах и не виделась ни с кем, кроме членов королевской семьи, графини де Полиньяк и принцессы де Ламбаль. И так в течение нескольких дней я оставалась в отдалении от двора. Я беспрерывно думала о ней.
Когда я приняла Мерси, граф рассказал мне о том, что узнал о ее кончине. С середины ноября она была тяжело больна. Врачи говорили, что она страдала склерозом легких.
Двадцать девятого числа она сказала служанкам, которые ухаживали за ней:
— Это мой последний день на этой земле, и все мои мысли — о моих детях, которых я оставляю здесь!
Она назвала всех нас по именам, протягивая руки к небесам.
Дойдя до меня, матушка несколько раз повторила: «Мария Антуанетта, королева Франции». Потом она разразилась слезами и плакала долго и горько.
Императрица прожила целый день, и было уже восемь часов вечера, когда она начала задыхаться.
Иосиф, который был рядом с ней, прошептал:
— Ты тяжело больна!
И она ответила ему:
— Достаточно тяжело, чтобы умереть.
Она подала знак докторам:
— Я ухожу. Умоляю вас, зажгите погребальные свечи и закройте мне глаза!
Матушка взглянула на Иосифа. Он обнял ее, и она скончалась.
Австрийка
Мсье
Сегодня утром я увидела нашего маленького дофина. Он чувствует себя очень хорошо и мил, как ангелочек. Народ по-прежнему в восторге. На улицах можно встретить только играющих на скрипках, поющих и танцующих людей. Мне все это кажется очень трогательным. В самом деле, я не знаю другой такой добродушной нации, как наша.
Екатерина Медичи, Клеопатра, Агриппина, Мессалина! Мои преступления превосходят те, что совершили вы! И если память о ваших бесчестных деяниях все еще заставляет людей содрогаться, то какое же возмущение может вызвать жестокая и похотливая Мария Антуанетта из Австрии!
Франция с лицом Австрии, унизившаяся до того, чтобы прикрывать себя тряпкой.
93
«Исторический очерк о жизни Марии Антуанетты» (фр.).
Снова я разрешилась от бремени ребенком. Это был октябрь, а значит, после смерти моей матушки прошел почти год. Как мне не хватало ее писем, которые с такой регулярностью приходили в течение десяти лет! Мне часто приходило на память, как я дрожала от страха, когда вскрывала их, как порой я чувствовала себя раздраженной ее вечным недовольством. Но как часто в течение последнего года я мечтала о том, чтобы снова получать эти искренние послания! Как бы я была рада сообщить ей, что снова беременна! Но что толку? Она ушла навсегда. Тем не менее я знала, что в моей памяти она вечно останется со мной.
Я страстно желала иметь сына, но не смела возлагать на это слишком большие надежды. Нельзя было сильнее любить свое дитя, чем я любила нашу маленькую дочь. Я молилась: «Умоляю, Господи, дай мне сына! Но если ты посчитаешь нужным послать мне дочь, она тоже будет для меня желанной».
Эти роды были не похожи на предыдущие. Король сказал, что не разрешит публике присутствовать на них, потому что я не должна снова подвергаться такому риску, как в первый раз. Решили, что будут присутствовать только члены семьи и шесть фрейлин, в том числе принцесса де Ламбаль, которая также была членом семьи, и, конечно, акушер и врачи.