Исповедь мотылька
Шрифт:
Приведя меня к себе полчаса назад, он устроил небольшую экскурсию по дому, «познакомил» со своим жилищем. Но понятней от этого не стало. А потом попросил подождать чуть-чуть на кухне. Не уточнил – чего именно.
И вот я жду, сидя на табуреточке, разглядывая странноватую обстановку квартиры и гадая – чем же там занимается ее таинственный хозяин. Может, вытирает пыль со шкафа? А может – пятна крови с подсвечника, которым вчера ударил по голове девушку, что была тут до меня? Не знаю. Вообще, загадка – что происходит с ним, когда он закрывает за собой дверь…
Я вновь взглянула на нее и машинально убрала со стола ладошку. Только бы он не заметил, когда придет!
Дело в том, что там, в коридоре, как раз перед дверью на кухню, стоял телефон. И, проходя мимо него, я заметила номер на аппарате. Решив, что было бы неплохо знать про моего нового знакомого хотя бы что-то конкретное, я быстренько записала этот номер у себя на руке. Так, просто на всякий случай. Вдруг пригодится? А то мало ли…
– Сейчас мы будем готовить настоящий глинтвейн! – дверь кухни он распахнул ногой, потому что руки были заняты кучей бутылок, кастрюлек, пакетиков со специями и еще неизвестно чем. – Ты знаешь, что это такое?
– Ну-у-у…кажется, что-то слышала… какой-то средневековый напиток, времен рыцарской Англии… но никогда не делала сама.
– Я тебя научу. Помогай!
Он мигом всучил мне в руки что-то из принесенного, я еле успела вскочить с табуретки, еще не представляя – что, собственно, нужно делать. Но он как-то быстро пододвинул меня к столу, что-то сказал, куда-то направил, и я сама не заметила, как весь этот веселый водоворот, именуемый процессом приготовления, закружил меня и увлек за собой.
Тот рецепт я помню до сих пор. Как говорят, «он врезался мне в память». Так что, если кто-то хочет знать, как готовится «настоящий глинтвейн» – могу поделиться.
У нас тогда было полбутылки красного сухого вина, крепкий ром (градусов 55, наверное), сахар-рафинад и немного специй (корица, цедра, ваниль). Вино мы вылили в кастрюльку и нагрели почти до кипения, добавили специй, перемешали, после чего сняли с огня и водрузили на нашу кастрюльку сверху дуршлаг. Сложили горкой сахар, полили его ромом, чтобы хорошенько пропитался, и подожгли. Ром горел синеватым пламенем, сахар плавился и тягучими светящимися каплями медленно падал вниз, в кастрюльку, отчего вино принимало приятный карамельный вкус. А в полумраке вечерней комнаты (свет мы так и не зажигали) все это создавало ощущение чего-то таинственного и нереального, словно какой-то старинный колдовской обряд.
Во время приготовления этого необычного напитка мой новый знакомый то оказывался рядом со мной, объясняя что-то негромким шепотом мне на ухо, так что его губы почти касались моего лица; то отходил в дальний угол комнаты, изредка бросая на меня дразнящие взгляды и озаряя темноту комнаты своей странной улыбкой, которую я никак не могла понять. Уж слишком она была переменчивой и загадочной. Иногда мне казалось, что он меня просто дразнит. А иногда казалось, что это мне только казалось…
Порой его улыбка была доброй и мягкой, словно бы он говорил ласково: «Ну что ты, глупышка? Не думай ни о чем, забудь свои опасения, и все будет хорошо!» И в это почему-то странным образом верилось… Но уже в следующее мгновение что-то неуловимо менялось в нем – наклон головы, выражение глаз или что-то еще, я не знаю – и улыбка вдруг становилась другой. В ней появлялось нечто насмешливое и ехидное, словно бы он говорил: «Эту игру, крошка, я знаю лучше! И как бы ты ни старалась, мне наперед известно, чем все закончится!». И я готова была вспыхнуть, разозлиться, но не успевала, потому что уголки его губ чуть-чуть приподнимались, и выражение лица уже становилось другим. Не знаю – каким именно…
Вообще, у его улыбки были сотни непередаваемых оттенков, она могла выражать целую гамму чувств, быть дразнящим призывом неизвестно к чему, обычной данью вежливости или просто ничем. Пытаясь в очередной раз понять, что же прячется за ней, я так увлеклась, что прозевала тот момент, когда наш сказочный напиток уже сготовился, и мы разлили его по бокалам.
Горячий и сладкий, глинтвейн оказался штукой предательской. Он был достаточно крепким, но крепость эта как-то совершенно не ощущалась, лишь приятно обжигала горло, струилась теплотой по венам, в результате чего очень быстро в голове у меня зашумело, а тело налилось пьянящей легкостью, после чего я уже с трудом сдерживала охватившее меня желание сладко замурлыкать.
Конечно, я отдавала себе отчет в том, что слишком уж расслабляюсь и теряю контроль, но останавливаться почему-то совсем не хотелось. Напротив, в тот момент я мечтала немножко похулиганить, «отпустить тормоза», отдаться этому необыкновенному ощущению, а там – будь, что будет. Наверное, это мое раздразненное любопытство подталкивало меня вперед, желая, наконец, выяснить – а что же дальше?
И я призывно улыбалась, чувствуя на себе его взгляд, от которого меня бросало в жар. Не знаю, что было в нем такое, может, просто от выпитого глинтвейна его глаза блестели, как и мои? Или что-то совсем иное заставляло мое сердце трепетать и сжиматься, когда я даже спиной чувствовала – КАК он на меня смотрит?
Нет, его взгляд не был наглым и раздевающим, как у некоторых пошлых типов. И не был заискивающе-умоляющим, как у изголодавшихся по женскому обществу мальчиков-подростков, которые впервые оказались рядом с красивой девушкой и потеряли голову. Скорее, в нем чувствовалось что-то истинно мужское, в нем были сила и воля уверенного в себе человека, который не стыдится и не скрывает своих желаний, а просто берет то, что ему хочется.
И когда он смотрел на меня, это обжигало почище глинтвейна. Случайный, мимолетно брошенный взгляд, казалось, был способен проникнуть внутрь тебя, добираясь до самого сокровенного, пробуждая тайные мысли, обнажая скрытые желания, в которых я сама себе боялась признаться. И по коже отчего-то ползли мурашки, и невольно хотелось отвести глаза.
Похожее чувство женщина испытывает во время профессиональной фотосъемки. Когда она знает, что на нее наведен объектив, знает, что выглядит превосходно, и в то же время все равно немного стесняется. Старается не смотреть в камеру, но все равно кожей чувствует ее присутствие, и что-то вроде легкой приятной щекотки пробегает по телу, заставляя ее передернуть плечами и чуть поежиться.
Наверное, в этом есть что-то от эксгибиционизма, когда чей-то взгляд скользит по твоему обнаженному телу, и тебе одновременно немного неловко и невыразимо приятно. И все эти смешанные, еще не до конца осознанные тобой чувства жаркой волной прокатываются от кончиков пальцев до самого сердца, замирая где-то внизу живота…
Блин, кажется, я начинаю краснеть! Слишком уж все это будоражит воображение. Да и вообще… как-то… Стоп-стоп-стоп! Надо придти в себя.
Собрав остатки самообладания, я постаралась стряхнуть то странное оцепенение, охватившее меня под его взглядом и неожиданно для себя самой вдруг спросила:
– Слушай, зачем это все?
– Что именно?
– Ты понял. Все эти твои сюрпризы, неожиданные приятности, странные случайности. Каток на крыше, роза изо льда, букет у порога, глинтвейн… Зачем все это? Будь на твоем месте кто-то другой, я бы подумала, что просто какой-нибудь романтично настроенный мальчишка хочет произвести впечатление. Но ты не похож на такого. Чего же хочешь ты?