Исповедь самоубийцы
Шрифт:
— Так что случилось?
Сараби сам почувствовал, что у него голос стал мягче и ласковее. Искреннее.
— У меня денег нет, — сквозь слезы, жалобно сообщила девушка.
Киллер еще искреннее рассмеялся.
— И это повод для слез? — осведомился он. — Эх ты, дитя дитем… Деньги для того и существуют, чтобы их зарабатывать, а потом тратить… Пошли со мной!
Девушка испуганно отпрянула:
— Нет-нет, что вы! Я не пойду… Так нельзя, с посторонними…
Это удивило по-настоящему. Она что же, девушка еще, что ли? Неужто в наше время еще есть такие? По мнению Сараби, нынешние девочки
Киллер присел рядом с ней.
— Да ты не бойся, — положил он свою огромную ручищу на ее тощую коленку. — Что случилось-то?
Девушка этого его жеста будто не заметила. Тяжело вздохнула, заговорила жалобно, доверчиво поглядывая на мужчину.
— Я только сегодня в Москву приехала. В поезде ехала с парнем, приятный такой, вежливый… Он обещал помочь мне устроиться…
— А потом взял у тебя деньги и документы и исчез, — закончил Сараби.
— Да, — удивленно вытаращилась на него девушка. — А откуда вы знаете?
Киллер от души рассмеялся.
— Эх ты, глупенькая! Да эти «кидалы» специально на таких наивных дурочек, как ты, охотятся… Скажи спасибо, что для тебя еще все так хорошо закончилось… Тебя как зовут-то, ребенок?
Собеседница потупила глазки. Сидела словно школьница-отличница, скромно теребила подол коротенького платьица.
— Анастасия.
— Так вот, Анастасия, мы сейчас пойдем ко мне… Да ты не вздрагивай так, глупышка! Пойдем ко мне…
Девушка смотрела на него исподлобья.
— А вы меня не обидете? — тихо спросила у мужчины.
О Аллах! Надо же иметь такую наивность!
— Не обижу!
Сараби сказал это так искренне, что даже сам поверил.
— Ты у меня переночуешь, а утром мы с тобой что-нибудь придумаем. Договорились?
Они поднялись с дивана. Анастасия робко протянула ему ладошку. Киллер, нынешним вечером изуродовавший сверхмощной взрывчаткой руки другой девушки, был растроган.
А от стойки им вслед понимающе глядел портье.
Часть третья
За спиной чуть слышно скрипнула дверь.
«Опять, наверное, жена, — с неожиданной досадой оторвался я от рукописи. — И чего ей сегодня не спится?»
Однако это пришел кот. Наш огромный, пушистый, черный как смоль Жулик. Подошел поближе, уселся и уставился своими огромными желтыми глазищами на меня. Это он определяет, собираюсь я идти на кухню или нет. Если пойду — значит, и ему что-нибудь перепадет…
На кухню идти я не собирался. Чтение меня увлекло. Разве что кофейку поставить…
Поднялся-таки, потащился на кухню. Жулик шел рядом, жадно урчал, норовил потереться о ноги. Он у нас только тогда и бывает ласковым, когда знает, что ему дадут что-нибудь съедобное.
…Итак, Виолетта добровольно сунула голову в подобную историю. На нее это вполне похоже. Вот только где она сейчас? Наверное, спихнув на меня рукопись, сама слиняла куда-нибудь грехи с себя смывать. С нее станется. Вернется — а она с равной вероятностью могла бы сейчас находиться как где-нибудь в Сочи или даже в Эмиратах, так и в Салехарде или у тибетских монахов — и потом станет рассказывать об ужасах, которые ей довелось пережить
Котяра извелся в своем отчаянном урчании и жалобном мяуканье.
— Да погоди, не умирай, — проворчал я. — Сейчас дам тебе что-нибудь.
Достал из холодильника кусок сырой печенки, бросил ее в кошачью мисочку. Жулик на это не отреагировал, продолжал тереться о мои ноги. Это у него как ритуал — авансом выпрашивает себе еще что-нибудь.
— Ну ты хам, — привычно проворчал я.
Чайник закипел. Я всыпал в свою огромную чашку ложку любимого гранулированного «Нескафе», залил шипящей водой. Достал из холодильника бутылку коньяка, налил немного в кофе. Заглянул в морозилку. Там коченели несколько куриных окорочков. Почему-то при виде этих заиндевевших кусочков мертвой плоти меня передернуло. Ведь когда-то и я буду вот так же лежать в холодильной камере морга. Жуть! Одно утешает: вера в то, что к тому времени душа моя уже промчится по темному тоннелю и ей будет тепло и уютно. Впрочем, еще неизвестно, что оно мне присудит, то неведомое Светило, которое станет разбирать мою жизнь на этой земле. От него люди еще назад возвращались. Но что находится за Чертой… Нам этого знать не дано.
Вот той же Виолетте ее поход за приключениями как должен быть зачтен?
Чего, впрочем, гадать? Надо сначала хотя бы рукопись дочитать.
Я захватил свою любимую пол-литровую горячую «бадейку» и опять побрел в кабинет. За спиной раздавалось смачное чавканье — поняв, что больше ничего выклянчить не удастся, кот принялся за свой завтрак.
1
На следующее утро я проснулась рано. Немного полежала, вспоминая прошедший день.
Дверь открылась. На пороге стояла Василина.
— Доброе утро, Виолетта Сергеевна, — приветливо и все так же сочувственно сказала она.
— Доброе утро, — я постаралась сказать эти дежурные слова тоже как можно ласковее.
В конце концов, похоже, здесь только эта немолодая уже женщина — единственный человек, который, как мне тогда казалось, относится ко мне с искренней приветливостью.
— Пора вставать. Ровно через сорок минут будет подан завтрак.
Против завтрака я ничего не имела. Меня страшило то, что произойдет после завтрака. Однако надо было вставать — хотя бы уже потому, что все намеченное Вячеславом Михайловичем все равно произойдет, независимо от того, буду ли я тому свидетелем.
Но я напишу, господин Самойлов, я все напишу! — словно утреннюю молитву повторила я про себя.
— Встаю, Василинка, встаю, милая.
Единственное, что в тот момент не давало мне покоя, — это постоянное сочувствие, сквозившее в глазах горничной. Неужто она знает о том, что меня ждет нечто такое, что мне можно посочувствовать? Или это просто чувство пожилой женщины, которая видит, что молоденькая дура вляпалась в сомнительную историю? Кто ее знает. Во всяком случае, слуги, насколько можно ориентироваться на примеры из литературы и кино, как правило, знают куда больше, чем того желают их хозяева…