Исповедь Стража
Шрифт:
«Нолдо» означает «умелый», «искусный», «мудрый». Нолдор всегда стремились к пониманию мира, и уж понять он, наверное, смог бы. И поверить, если бы ему доказали. Только вряд ли принял бы истину Мелькора. Однако, видно, тут нужна была слепая вера, а не понимание.
…У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч.
— Иди. И, знаешь… я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя. — Человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти.
— Ну так убей, — глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь.
— У нас, — человек подчеркнул эти слова, — у нас не принято бить в спину, Нолдо. Прощай.
Стало быть, у эльфов бить в спину принято. Великолепно! Неужели тот, кто это писал, думал, что можно облагородить чьи бы то ни было деяния, опорочив его врагов?
— Ахэир… Да, я помню его. И где же он теперь?
— Думаю, в отряде Тени.
— Я уже слышал о Тени. Кто он и что за странное прозвище?
— Не все сразу, мальчик. — В голосе Валы проскользнула тень улыбки.
Смущенно улыбнулся и Гэлмор:
— Странно ты меня называешь… Нет, просто никто никогда не говорил… Учитель, можно я пока останусь здесь? Мне так много нужно еще вспомнить, узнать, понять… Можно?
— Ты меня сразу назвал — Гэлмор. Почему?
— Я ведь помню вас всех. И еще — ты похож на своего отца. Только его глаза…
— …были синими, да? Да… Ты расскажешь о нем?
— Конечно. А как тебя называли в Дориате?
— Гилмир. Ты не знал разве?
— Откуда… — Взгляд Валы стал задумчивым. — Конечно… Должно было звучать похоже на твое прежнее имя. Наверно, так было со всеми…
Он прожил в Твердыне Тьмы долго — покинул ее всего за два года до Великой Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал — его просто снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье: «Все вы — Странники, йолло».
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор…
Я искренне стараюсь понять. Я искренне выискиваю различные оправдания поступков Мелькора и его последователей. Ведь надо же как-то объяснить хотя бы самому себе, как такие предания могут обратить человека ко Тьме?
Всякий видит и воспринимает по-своему. Почему бы и им, тем, кто на противоположной стороне, не иметь своего взгляда? Я не фанатик и вполне способен уважать чужое мнение. Для меня прежде всего было любопытно именно «их» восприятие. Ведь, по чести говоря, нас, людей Света, не так уж и много. Мир огромен, людских племен и народов не счесть. Даже те, кого мы можем считать нашими врагами, — это лишь ничтожная часть всего рода людского. Большинству людей ведь совершенно нету дела до Света и Тьмы в том смысле, как понимаем я и Борондир. Наверное, у них тоже есть понятия о Добре и Зле, но свои. И вряд ли все они, эти люди, — ученики и союзники Врага. Я далек от высокомерия моих нуменорских предков, явившихся «просвещать» низшие народы. М-да. Это «просвещение» дорого нам стоило. И нам, и им. И главное — мы наделали столько ошибок, столько страшных ошибок в ослеплении сознания своей правоты, что теперь вряд ли нам удастся хоть кого-то убедить в том, что мы не зла хотели. Мы сами сыграли на руку врагу. Да и себе мы добра не много принесли — самоуверенность никогда не приводит к хорошему. Наши прошлые и грядущие поражения нами самими и подготовлены.
Поражения… Да. Я терплю поражение с Борондиром. Потому что НЕ ЗНАЮ, как его убедить, и сам уже сомневаюсь в себе.
Мне иногда кажется, что именно высокомерие нашей нуменорской правоты как раз и привело к тому, что Борондир так упрям и не желает — просто не желает посмотреть на свою веру более холодно и трезво. Не допускает даже мысли о неправоте своего бога. Это — сопротивление моей правде. Правде власти.
А мы с ним похожи. Оба имеем свою веру и не намерены отказываться от нее. Но если я признаю, что многое в нашей истории позорно, что хроники очень даже способны врать, то Борондир, похоже, считает, что за ним — истина. Окончательная и единственная. А вот в этом как раз и заложено начало поражения.
Я читаю повести об Аст Ахэ. Я стараюсь отбросить все наносное, оставляя лишь главное. И изумляюсь — как похоже на наши. Только вместо Учителя — наши легендарные вожди, эльфийские короли, а Гортаур и волколаки — враги. И так же, как и у них, — чувство обреченности, ибо Валинор недоступен, гнев Валар на героях, и остается только умереть достойно. И все же в наших повестях есть надежда. Эстель. Даже в пронзительно-печальных «Речах Финрода и Андрет». Даже в повести о безнадежной любви Аэгнора.
Но здесь все же есть нечто… извращенное. Чрезмерное смакование страданий и боли Учителя, которые затмевают страдания и боль других, а главное — явную несправедливость многих его деяний. Мне это чем-то напоминает притворный обморок девицы, которая попалась на распечатывании чужого письма, — все бросаются приводить ее в чувство, а о письме как-то и забыли, можно спрятать его в лиф.
И все же — мы похожи. Мы слишком, чудовищно похожи — мои предки и эти люди. Каждый сражался и умирал за свое. Да, меня коробит постоянное прославление Мелькора. Это повести не о людях — это повести о том, как он велик, мудр и прочее. Какое-то житие Мелькора Святого.
Впрочем, Борондир наверняка скажет о том, что у нас житие Финрода Святого или Элессара Святого…
Я читаю повести об Аст Ахэ. Они просты. Некто приходит или его приводят в Аст Ахэ, он смотрит, разговаривает с Учителем и остается или уходит, унося в себе либо понимание, либо еще большее непонимание. Что же, это мне понятно.
Но поверю ли я?
Я читаю повести об Аст Ахэ…
Кстати, выяснил у стражи, какой нынче день. Оказалось, что уже девятый день месяца гваэрон.
ГЛАВА 22
Месяц гваэрон, день 10-й
И как же все-таки получилось, что Мелькор и его деяния стали для Борондира и его друзей так привлекательны? Я много думал над этим. Конечно же, я могу судить только с человеческой точки зрения. Возможно, высший смысл поступков Валар нам не всегда понятен. Но Мелькор, насколько я понимаю, очень стремился приблизиться к людям как духовно, так и телесно — пожалуй, никто из Валар не был так связан плотской оболочкой, как он. Это можно объяснять по-разному — как его падением и растратой собственных сил на разрушение, так и добровольным стремлением еще сильнее слиться с этим миром. Как бы то ни было, я могу судить о нем только как человек.