Исповедь Стража
Шрифт:
В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же… Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях — меч со странной рукоятью… Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
Опять — на колени!
— Развяжите им руки.
Холодный глубокий голос — словно с высоты, из-под сводов
— Итак. Знаете ли вы этих людей?
— Да, — хрипло ответил вождь. — Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро — его воины, Властелин.
— Ведомо ли вам, что совершили они?
Молчание.
— Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлуме, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас. Если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?
Вот любопытно — а о том, что он лишил крова народ Хадора — ведь это как раз их земли были, — отдал во власть захватчиков их детей и женщин, он как-то забыл… Конечно, они же не его ученики.
И орков, и дом Ульфанга использовал в своих целях — и в то же время их презирал…
— Да, Владыка. Мы помним. — Вождь склонил голову.
— И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
Вождь опустил голову еще ниже.
— Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства бззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.
«Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце — холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда…»
— Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?
— Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги… мне же неведомо то, о чем ты говоришь. — Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: «Не осталось следов?., нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами… ему придется доказать…»
— Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле… Взгляни — вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?
Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники — плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение — знак племени Улдора.
— Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
— Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь — это та же стрела?
Молодой воин в черном протянул вождю стрелу — наконечник покрыт бурой коркой.
— Да, —
— Владыка, — отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, — любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу — почему же напраслину возводят на нас?!
— Кого ты обвиняешь? — Голос Утрада был похож на сдавленное рычание.
Владыка жестом остановил его:
— Знак твоего рода — скалящийся медведь?
— Да…
«А это еще к чему?»
— Кто может подтвердить это?
— Я, Владыка, — тихо ответил Утрад.
— Смотри же, вождь, и вы, старейшины, — видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?
Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща — того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. «Вот и все. Как мог забыть?.. Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или — нет еще?..»
— Да, Владыка, — на этот раз заговорил один из старейшин — надтреснутым старческим голосом. — Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.
— Довольно ли вам этих доказательств? Молчат, переминаются с ноги на ногу.
— Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, — с силой, жестко выделяя последние слова, — обесчестил и убил.
Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался — от отчаянья:
— Владыка, это навет… Кто-то захотел оклеветать меня…
— Тебе — нужен — свидетель? — раздельно и так же ужасающе-спокойно.
«Но ведь нет свидетелей, нет, нет!»
— Ахэтт, — негромко.
Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину — еще не старую, но страшно измученную, — не узнавая лица — но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
— Пес, пес, убийца! — Она билась в руках воинов. — Доченька моя, о-о… Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты…
Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой — правая по-прежнему сжимала рукоять меча.
— Дитя мое… — Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. — Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
Ахэтт уткнулась ему в грудь — голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово…
…Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей — те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо, — и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
— Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!