Исповедь Стража
Шрифт:
Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.
— Может, еще жив?..
— Нет, Кори. Нет, — ровно и тихо.
— Он же меня от смерти… когда я от чахотки подыхал… а его… — Кори отвернулся.
— Что с ним делать? — угрюмо спросил Лайхэн. — Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать?
— Возьмите его. — Орро отпустил заломленные за спину руки эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным.
— Он — пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним.
И, тяжело посмотрев на безмолвствующего эльфа, добавил:
— Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое желание исполнится.
— Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно.
Высокий человек — тоже в черном, как и все здесь, — резко обернулся. Эльф невольно вздрогнул — как и все, кто впервые видел его, он был ошеломлен и растерян, — но быстро взял себя в руки, и на лице его появилась недобрая торжествующая усмешка:
— Славно тебя отметили, Моргот!
Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался неподвижным.
— Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, — так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. — Закон также гласит, что пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель.
— Как это произошло?
Орро рассказал — коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно.
— Что скажешь ты, Нолдо? — обернулся к эльфу тот, кого здесь называли Учителем.
— Скажу — рад, что сделал это! Скажу — жаль, что не было у меня оружия — не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты стал, и жалею лишь об одном — не я сделал это с тобой! — Он говорил с яростной радостью.
— Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, — лицо Валы было похоже на застывшую маску. — Уведите его.
— Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот!
— Последнее слово? Что ж, говори.
…Никто из эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом — боль утраты и ненависть к убийце подсказывали ему слова.
…И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул он: «Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!..» И вышел Враг…
…И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор…
…И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы упокоиться ему на горной вершине…
…Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Эльдар; но наступит час Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему — раны его, что не исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней его Серп Валар, Валакирка…
Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн обрушил ему на голову тяжелый кулак.
Так. Убивать лекаря подло, конечно, а пленного бить, значит, можно? Вообще-то этот эльф — если он был — тот еще мерзавец, но уж слишком много в этих хрониках проскальзывает свидетельств о том, что пленных в Аст Ахэ отнюдь не холили и лелеяли.
— Падаль, — беззвучно проговорил светловолосый воин.
— Отпустите его, — сказал Вала, отвернувшись.
— Что?!
Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина.
— Получится — мы за песню его казнили.
— Плевать! — не сдержавшись, прорычал Лайхэн. — Он трижды заслужил смерть!
— Подожди, Лайхэн, — вмешался Орро. — Возможно, ты прав, Учитель. Мы не подумали об этом.
— А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в одиночестве.
Они задумались.
— Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, — подал голос Орро.
— Оружие оставьте при нем.
Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил:
— Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он не сможет. Они говорят, я жесток? Что ж, по крайней мере, этот — не обманулся.
— Но, если встречу его… — придушенно начал Лайхэн.
— …он в твоей воле, — закончил за него Вала. «Жестоко? несправедливо? — пусть; я понимаю его — но понять — не всегда есть простить. Пощадить убийцу — значит дать ему свидетельство его правоты. Милосерднее убить — но я не хочу быть милосердным! Но кровью убийцы мертвого не вернуть. Не вернуть…»
Милосерднее — в каком смысле? Не очень понимаю. А вообще все это, как я и думал, оказалось продолжением Жития Мелькора Святого. Никаких чувств нет у меня по этому поводу — ни возмущения, ни насмешки. Они верят — пусть. Куда хуже верить в Мелькора Злобного, Мелькора Жестокого и именно злобе и жестокости поклоняться и следовать. Пусть уж такой.
Только почему опять эльфы — подонки?
Не понимаю. Как можно о них думать так?
А Борондир скажет — а как ты о Мелькоре можешь думать так?