Исповедь Стража
Шрифт:
«Воля Мелькора».
И спешивались черные конники, отдавая им коней.
«Приказ Владыки».
Пришедшие с Востока склонялись перед ним и, давая им ночлег и еду, с благоговением и надеждой вглядывались в суровые лица.
Они опоздали лишь на несколько часов.
Здесь не было речи о справедливости, чести, милосердии. Здесь сводили извечные счеты с эльфами их братья по крови, орки. Синдар защищались отчаянно, но орков было больше, много больше… Они были пьяны от крови, и некому было остановить их. Они не щадили никого, и их диким воем был полон воздух…
Те, кто отражал натиск полчищ орков у Гавани, — были обречены, но никто из них не сдвинулся с места. Потому что там, за их спинами, бежали к кораблям женщины и дети, несли раненых; и нужно было продержаться эти бесконечные минуты, чтобы те, кому суждено спастись, успели поставить паруса и поднять якоря…
…Черные воины пронеслись по немым улицам как тени — только стук копыт громом отдавался в оглушительной мертвой тишине. Они ворвались в гавань, когда из ее защитников в живых не осталось почти никого. И горели белые корабли, и сгустки пламени, шипя, гасли в воде, которую багровые отблески пожара окрасили в цвета крови. Двое всадников, не спешиваясь, натянули луки — и, не успев добраться до корабля, рухнул на камни орк, а пламя факела весело плясало, отражаясь в черных зеркалах кровавых луж…
Эльфы не поняли, что произошло. Они видели каких-то всадников, и у многих сердца стиснуло предчувствие неотвратимой беды — врагам пришло подкрепление, все кончено… Но среди орков вдруг возникло замешательство, и эльфы получили несколько драгоценных минут отсрочки…
…И покинули Лосэлеллонд, последнюю гавань Кирдана на берегах Белерианда, белые корабли, скорбные птицы моря, оставляя за собой разрушенный город, пылающие дома, непогребенные тела. И, стискивая зубы в бессильной ярости, клялся Эрейнион Гил-Галад, что ни прощения, ни пощады не будет Врагу, что, если когда-либо ему суждено будет встретиться с Жестоким — о, как он молил судьбу об этой встрече! — Враг заплатит за каждую каплю крови, пролитую по его вине.
А Кирдан, стоя на корме, все смотрел на белую гавань, мертвую гавань, и в глазах его были слезы — может, потому, что ветер нес с берега едкий дым и серые хлопья жгучего пепла.
Взял лютню менестрель, и печальным летящим звоном отозвалось серебро струн…
Налетевший внезапно южный ветер наполнил паруса кораблей, и звенел, исполненный высокой скорби, голос менестреля, и плакали струны лютни.
Но в гавани бой был еще не окончен.
Наверное, эльфы были бы рады видеть, как их враги сражаются между собой. Обезумевшие от крови орки бросились на воинов Черного Отряда. Они не понимали сейчас, кто перед ними; они видели одно — Черные Воины убивают их, Черные Воины отняли у них добычу. Здесь было мало орков, подчинявшихся Владыке Севера. Орда злобных тварей, жаждавших одного — убивать, с воем бросилась на нового врага — и откатилась назад, как яростная волна, разбившаяся о черный гранитный утес. Они снова бросились вперед, когда один из нападавших дико вскрикнул, узнав Повелителя Воинов.
Они бежали прочь, бросая оружие, когда их настиг, как удар, властный приказ:
— Стойте! Назад!
Ползли к нему на брюхе, не смея поднять глаз, ожидая неизбежной беспощадной кары. Тот же властный, холодный голос произнес:
— Копайте могилу.
Они не посмели ослушаться.
Он всматривался в лица убитых. Воин встретит смерть без страха, рыцарь Аст Ахэ с улыбкой вступит на неведомый путь. «Из-за меня гибнут твои ученики…» Он снова слышал слова, полные затаенной горечи:
«Ты Повелитель Воинов — справишься с сотней орков. Ты мой ученик — ты заставишь повиноваться и десять сотен. А если их будет несколько тысяч, почуявших кровь?»
Тогда — он не смог ответить. Теперь — видел ответ.
Раненых было семь; двое — при смерти. Ими он занялся в первую очередь. Сейчас не было Гортхауэра — Повелителя Воинов, которого называли Мечом Мелькора, Гневом Севера. Был — целитель.
А потом — просто измученный человек, почти сломленный горем.
В одну могилу, в одну землю легли они все: эльфы Кирдана и воины Черного Отряда, рыцари Аст Ахэ. Они были защитниками гавани, эльфы Сумерек и Люди Тьмы. У них был один враг, они бились на одной стороне. И никто из Черных Воинов не счел это оскорблением памяти убитых соратников; быть может, и Синдар, знай они правду, думали бы так же.
Одна земля приняла их, рядом лежали сияющие мечи Синдар и мерцающие холодным звездным огнем клинки воинов Мелькора.
И предводитель орков простерся перед Гортхауэром. Тот промолвил безразличным голосом:
— Вон отсюда.
Отвернулся и пошел в город. Добрел до расколотой чаши фонтана. Опустился на обломок белого камня. Чудовищная тяжесть легла на плечи. Он склонился над чашей, плеснул в лицо ледяной воды. Сидит, ссутулившись, словно постарел на тысячу лет; длинные пальцы машинально перебирают жемчужины в хрустально-прозрачной воде…
«Морготовы твари! Убийцы! Будьте прокляты!»
«Мы освободили силу, с которой нам не совладать».
Снова — как прикосновением раскаленного железа обожгло это — «мы».
«Твои ученики — Люди, защитники. Мои — орки, убийцы. Проклят я, Учитель, — твое имя пятнаю кровью и грязью, что хуже крови. Почему ты надеешься на меня, Учитель? Что делаю я? Раны тела твоего, раны души твоей — из-за меня. Проклинают тебя — из-за меня. Ты был прав тогда — мне не место среди творцов…»
Воины стояли поодаль. Кто-то запел тихо, глухо и медленно, и против воли Гортхауэр прислушался…
Крылатая Тьма, где рыцарь твой?
Твердыня Тьмы, где защитник твой?
Звездный меч, где рука,
Что сжимала твою рукоять?
Конь под седлом — черный ветер,
Где всадник твой?
Не поднимет воин чаши с вином,
Не преломит с друзьями хлеб -
Чужая земля приняла его…
Вестник скорби летит сквозь ночь,
Кровавый лоскут на копье его,
Кружит птица-печаль в вышине
Над опустевшим домом твоим…
С ярким рубином не сходна стылая кровь.
Сколько коней вернутся без седоков?
Кто сложит песни о павших в этом бою?
Над кем склонится завтра черное знамя?
Руку, сжимавшую меч, не разжала смерть,
Кровью омытые звезды — дорога твоя,
Всадник, летящий во тьму на крылатом коне…
Глядя вслед уходящему в Ночь,
Мы поднимаем к звездам глаза.
Избранник уйдет молодым,
С улыбкой вступив на неведомый путь.
Живым остается памяти седина
И горькая чаша у губ,
И горечь разлуки…
…Черные тени, крылатый вихрь темного пламени — быстрее южного ветра… Черные всадники — стая птиц над спящей землей, летящая к северу. И выпущенной из лука стрелой — впереди, на не знающем усталости легконогом коне — Ученик, Крылатая Ночь, Повелитель Воинов, Меч Мелькора — Гортхауэр. Лицо — белая застывшая маска гнева и боли.