Исповедь «вора в законе»
Шрифт:
Девушка прижалась к нему:
— Дурачок ты мой. Разве могу я без тебя.
Вошла тетя Соня и сказала, что сумки упакованы, можно немного перекусить и собираться.
Король вынул из жилета часы:
— В дорогу наедаться вредно. Нам пора.
Пока мы шли до вокзала, с Валентином раза три здоровались какие-то парни — все, как и он, хорошо одетые, в хромовых сапогах и кепках-восьмиклинках.
В ожидании поезда на перроне скопилась уйма народу. Король сказал нам, что не прощается — еще, мол, увидимся, и сам куда-то исчез.
Подали состав. Пассажиры стали брать вагон с бою.
— Мамаша, проходите вперед, мы ж из вагона вылетим — висим на подножке.
Подняв глаза, я увидел своего взрослого тезку и с ним — пацана, который однажды заходил к нам на хату. Кажется, звали его Сенькой. Они вдвоем бойко подталкивали стоящих в тамбуре мешочниц. Хотел было крикнуть: «Валентин!», но в тот же момент Лида крепко сжала мне руку. Не сразу до меня дошло, почему Валька Король, который не думал ехать и билеты взял только для нас, оказался в поезде. Тетки с мешками в ответ кричали, что проходить некуда, народу битком.
Поезд, постепенно набирая скорость, громыхал по стрелкам. Я на минуту отвлекся, засмотревшись на проходивший мимо состав с зачехленными брезентом «Катюшами». И тут услышал удивленный возглас одной из женщин:
— Вот чудаки, эти молодые. Толкали, толкали — все им места мало, а сами выпрыгнули на ходу.
Кто-то поддакнул ей в тон:
— Чудаков нынче хватает.
Но стоявший в дверях пожилой мужчина тут же скумекал, в чем дело.
— Вы лучше карманы проверьте. Наверняка, тут не чисто.
Бабы спустили мешки на пол, поставили их между ног и стали ощупывать свою одежду. Вдруг одна из них как завизжит:
— Обокрали! Гляньте — пиджак разрезали. Ну как я теперь — все деньги там…
— Надо остановить поезд, — подсказал кто-то.
Мужчина выругался:
— Дуры вы деревенские. Плакали они, твои денежки. Их уж, небось, пересчитывают где-нибудь в укромном месте. А вы — поезд… Много денег-то было?
— Восемнадцать тысяч, — рыдая, ответила женщина. — Два дня свинину на рынке продавала. А сколько хлопот было с этим поросенком, пока выкормила… Ох, батюшки, что же мне теперь делать. Хоть под поезд бросайся.
— Не надо рот разевать, — досадливо отмахнулся мужчина.
— Ну кто же мог подумать, — защищала пострадавшую другая женщина, постарше и посолиднее. — На вид — культурный молодой человек, одет прилично, парнишка с ним такой симпатичный — младший брат, наверное. Куда только милиция смотрит.
Та же, которую обокрали, показывала всем разрез на боковом кармане, — аккуратный, в виде буквы «Т»:
— По всему видать — специалист поработал, — заключил все тот же пожилой мужчина.
Я был словно в оцепенении, начав понемногу понимать, что произошло. Лида, угадывая, о чем я думаю, тихонько дернула меня за рукав и сунула мне в рот «петушка» — леденец на палочке. Костя тоже о чем-то думал, хотя, наверное, совсем о другом — к такому он уже успел приглядеться.
Поезд подъезжал к станции Обираловка — название, как нельзя кстати подходившее к этому случаю (сейчас это станция Железнодорожная). Тетка, у которой вытащили деньги, стала собирать вещи. «Пойду в милицию», — сказала она, вытирая косынкой мокрое от слез лицо. «Что толку, — пробурчал ей в ответ мужчина. — Их год ищи, не найдешь…»
Скоро уже и наша Электросталь. Везем мы с собой много всяких продуктов, и даже американские консервы — тушенку в красивых квадратных банках с ключиками.
Я вдруг вспомнил, как на рынке надули с этой тушенкой нас с Костей. Было это дня за три до первой моей кражи — «рывка», о котором я уже рассказывал. Тетя Соня, хозяйка, попросила нас сбегать купить тушенки, чтоб побыстрее приготовить борщ. На Рогожском Костя нашел мужичка, который торговал консервами из-под полы.
— Дешево отдаю, пацаны. Двести рублей за банку. Деньги позарез нужны.
Костя обрадовался, потому что за тушенку, как сказала нам тетя Соня, меньше трехсот не берут. Сунул мужику деньги, и мы побежали. Дома открыли одну банку, а там тряпки с землей. Тетя Соня развела руками: «Вот тебе и Америка». — «Не Америка, Соня, — внес ясность вошедший на кухню Король. — Это работа Бори Букахи, не иначе. Тот еще аферюга. Тушенку он вынимает и сам кушает, а банки запаивает и продает «лохам» да «скокарям». Ну ничего, «дрожжи» мы у него заберем… (На воровском языке «дрожжи», как я уже знал, означали деньги.)
Вспомнил эту смешную историю, и на душе полегчало. Улыбнувшись, посмотрел на Лиду, которая стояла у окна с грустным лицом. Она тоже улыбнулась в ответ.
И вот мы с Лидой подходим к моему дому. Костя решил не рисковать. «Ты сперва узнай, спрашивали меня «лягавые» или нет, а я посижу в вашем сарае».
Матери я должен был сказать, что Лида живет в Москве, отец у нее офицер, летчик, и что это он все достал и попросил дочь съездить ко мне домой. А с ее отцом мы познакомились случайно, на вокзале. Я попросил у него денег на билет до Электростали, он разжалобился, вспомнил своего сынишку, который перед началом войны был в пионерском лагере на Украине, а когда ребят везли домой, поезд попал под бомбежку.
Эту легенду придумал, конечно, Валька Король, и она не могла дать осечки.
Дверь нам открыли девчата из общежития. Они начали во все глаза разглядывать мою спутницу и наши тяжелые сумки.
Мама была у себя в комнате. Мы с ней поцеловались. От неожиданной этой встречи она опустилась на стул, потом заплакала. Я познакомил ее с Лидой, пересказал легенду — получилось, как будто, правдоподобно. Девушка ее обняла, стала успокаивать, а мне сказала, чтобы распаковал сумки и достал колбасу.
Лида отрезала несколько ломтиков «Любительской» и вместе с половиной мягкой французской булки подала матери. Та начала есть — торопливо, судорожно, заглатывая почти непережеванные куски.
Я нисколько не удивился этому, вспомнив, как еще недавно голодал сам.
Внезапно раздался детский плач: проснулся Гена, мой младший братик. О нем, растроганный встречей с мамой, я сразу и не вспомнил. Какой же был он худенький, бледный — в чем душа.
— Не реви, сынок. — Мать подошла к кровати, на которой они раньше спали с отцом, стала успокаивать малыша. — Смотри, сколько тетя Лида и Валя привезли гостинцев. Сейчас мы тебя покормим.