Исповедь «вора в законе»
Шрифт:
Пришел Витек, который с утра был в школе, и тоже с жадностью набросился на еду.
А мне надо было срочно бежать к Костиной бабушке — узнать, не ищут ли парня. В сарае, он, поди, совсем истомился.
Увидев меня, бабка страшно обрадовалась и, конечно, первым делом спросила о внуке. И тут же скороговоркой стала мне рассказывать, что Костина мать в лагере — здесь, в Электростали, прислала два письма, очень соскучилась по сыну. Я задал вопрос: «А милиция к вам не приходила?» — «Нет, не беспокоила». — «Ну тогда погодите, я за ним сейчас сбегаю…»
Вернувшись домой, я застал Лиду на кухне. «За тобой
— Что ты делаешь, разве ж такое добро можно выкидывать. Если их пропустить через мясорубку и добавить чуть-чуть муки — лепешки получаются такие, что пальчики оближешь… Видать, подруга, голоду ты не знала.
И, уйдя из кухни, в сердцах хлопнула дверью.
Пришел Костя, сказал, что завтра они с бабкой поедут в лагерь навещать его маму. В письме она просит, чтобы привезли табаку. «Странно, — подумал я. — Она ведь была некурящая». А ему сказал:
— Я поеду с вами, хочу повидать тетю Марусю.
Рано утром мы сбегали к столовой, купили двадцать стаканов табаку, набрали еды и отправились в лагерь. Он был совсем недалеко — от центра две или три остановки на автобусе. В лесочке рядом с заводом, где работали прежде и мои родители, и Костина мама. Отделяла его от внешнего мира одна лишь колючая проволока, а по углам отгороженного прямоугольника стояли вышки с часовыми. Сойдя с автобуса, мы пошли вдоль этого ограждения. За ним я впервые в жизни увидел заключенных. Изможденные, безликие, в одинаковых черных робах мужчины и женщины (в те годы они содержались вместе) стояли небольшими группами или же прохаживались по зоне — очевидно, был час утренней прогулки. Вдруг видим отделившись от остальных, к ограде бежит какая-то старая женщина.
— Костя, сынок, родненький мой…
Хриплый, раздирающий душу голос. Помнится, даже сын не сразу узнал в этой худой поседевшей женщине свою маму.
Часовой на ближайшей к нам вышке приказал остановиться и поднял автомат. Бабка заплакала. А тетя Маруся, отступив немного от ограды, показала рукой, куда нам надо идти. Мы подошли к месту, где принимали передачи. Дежурный сказал, что можно написать заявление и нам разрешат повидаться с заключенной.
Какое-то время нас поманежили на вахте, но в конце концов пропустили. Нас не обыскивали, только проверили, что в сумках. Потом завели в комнату, где из обстановки была лишь большая скамейка и еще стояло ведро с водой.
Томительно тянутся минуты ожидания. Костя, сам не свой, ходит из угла в угол. Бабка, поджав ноги, сидит на скамейке, я стою. Но вот дверь открылась, и вошла тетя Маруся.
Она прижимает к себе сына, плачет, что-то пришептывает. И мне становится как-то не по себе.
На допросах и между допросами. С наукой спорить нелегко
Мой рассказ следователь слушал сосредоточенно. Вопросов не задавал. Лишь изредка просил уточнить какую-нибудь деталь или повторить блатное словечко — из тех, что нынче вышли уже из воровской «музыки». Иногда заносил что-то в лежавший перед ним блокнот.
— Как вы сказали, Валентин Петрович, — «передал дрожжи?»
— Ну да. Дрожжами мы называли деньги. Это сейчас — ловешки, поленья, воздух, бабки…
— Любопытно.
— Меняются времена, гражданин следователь. К тому же в нашем деле нужна конспирация. Если какое-то словцо знает много людей не нашего круга, приходится его менять. Тут уже, гражданин следователь, осуждать «беспредел» я не вправе.
— Послушайте, Валентин Петрович. Давайте договоримся: на таких вот наших беседах, как эта, я для вас — не гражданин следователь, а Иван Александрович. Это ведь не допрос.
— Как скажете, граж…, то есть Иван Александрович. А если случится, что во время допроса вдруг ошибусь, назову по имени-отчеству?
— Будьте уверены: срок вам за это не прибавят, — улыбнулся он, приняв мою шутку.
— Продолжайте, Валентин Петрович, извините, что перебил.
Между прочим, чисто случайно — следователю позвонила из дома жена — мне довелось узнать, что на нашу неофициальную беседу он потратил свой выходной. Это тоже был штришок в его пользу.
За окнами кабинета стало уже темнеть, когда Иван Александрович, дослушав мой рассказ о поездке на родину и о Костином свидании с матерью, сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит. И добавил:
— Спасибо вам, Валентин Петрович. Если выкрою время, продолжим завтра вечером. Хотя нет, раньше чем через день не удастся — завтра у меня визит к прокурору и три допроса.
— Иван Александрович, можно задать вопрос. То, что я рассказываю, принесет хоть какую-то пользу этой вашей науке?
— Напрашиваетесь на комплимент, Валентин Петрович, — краешками губ улыбнулся следователь. — Безусловно. Живые свидетельства, я считаю, куда важнее десятка иных ученых трактатов. Тем более, что по той проблеме, которой я занимаюсь, написано пока до обидного мало. О причине я вам говорил: отрицание очевидного.
В очередной раз предложив мне сигарету, он продолжал:
— А чтобы не быть голословным, могу сказать: многое из того, что я сегодня от вас услышал, подтверждает часть выводов моей будущей диссертации. А пожалуй, и уточняет. Вот послушайте.
Порывшись в ящике стола, он достал потрепанную синюю папку с тесемками, в которой лежало несколько десятков отпечатанных на машинке листов, нашел нужное место:
«Одним из «законов» воровской «братвы» было оказание материальной помощи осужденным ворам, их семьям и другим лицам из их окружения. Тем самым «воры в законе» преследовали корыстные цели: завоевать авторитет в определенной среде, поднять свой престиж и по возможности расширить сферу своего влияния».
— Согласны с таким выводом, Валентин Петрович? — закончив читать, спросил следователь.
— Под первой частью готов подписаться. А под второй… Бьюсь об заклад, что в мое время, помогая родственникам «босяков», которых «замели», мы не преследовали никаких корыстных целей. Просто было так заведено.
— Позвольте все-таки с вами не согласиться. Речь идет не о корысти, непосредственно извлекаемой из данного конкретного благодеяния, а о той, что имеет целью, так сказать, отдаленные последствия — создать вокруг своего воровского клана некий розовый ореол. Смотрите, мол, вот мы какие хорошие. В беде человека никогда не бросим. Идите к нам, и довольны будете… Братья во Христе, не больше, не меньше.