Исповедь
Шрифт:
Наконец последняя страница писания была перевёрнута и отпевание закончилось. Священники отошли.
– Нет, я помирать буду исключительно летом! Уж больно холодно… – громко вслух сказала вдова, все мысленно с ней согласились.
Подоспевшие, давно невдалеке ожидающие окончания, ритуальщики забрали из гроба цветы, накрыли его крышкой. Тот самый Промокашка с серьгой достал золотой ключик, ажурный, большой и стал под углом закручивать замок крышки гроба. Всё, это последняя черта. Теперь за дело взялись деревенские, они стали вгонять в крышку гроба, параллельно земле, длинные гвозди со всех сторон.
– «Интересно, – подумал Санёк, – деревенским достаётся самая чёрная работа, а городские
В воздухе повисла тяжёлая пауза, никто не верил, что это расставание навсегда, никто не мог сделать последний шаг. Вот почему говорят «гробовая тишина». Землекопы перекинули повозья-канаты через плечи и под гробом, вчетвером сняли его с саней, отнесли к яме, стали медленно спускать в могилу. Через секунду послышался стук гроба о промёрзшую землю. Теперь уже точно всё.
Санёк первый подошёл и бросил поднятый с земли комок глины в свежую могилу, его примеру последовали все остальные. Затем за дело взялись деревенские, умелыми движениями они стали быстро сбрасывать землю и глину с бруствера, несколько минут и могила была полностью засыпана. Они выровняли лопатами холм, воткнули крест. Затем Бугор ритуальщиков лопатой обрезал-трубил вынутые из гроба цветы и положил их на могилу, а с боков пристроил венки. Стали устанавливать ограду.
Саньку не давала покоя мысль – к кому же приходила странная девочка-призрак с медвежонком в руках. Он пошёл в сторону где видел её последний раз. В предпоследнем ряду он наткнулся на свежевырытую могилу, явно похороны здесь были совсем недавно – ещё не завяли цветы, которые в большом количестве лежали на ней. Он взглянул на табличку на кресте, на фотографию под ним, и ахнул. С неё смотрела и улыбалась та самая маленькая девочка.
– «Алиночка Звездина, 2019-2022», гласила надпись на могиле…
Глава 12.
Поминки.
Замёрзший ритуальный автобус уткнулся в сугроб где-то на окраине одного из подмосковных городов, которым нет числа. Наконец-то приехали. Дорога в морг, потом на кладбище и обратно, отпевание на жутком морозе, который не отпускал ни на секунду и негде было хоть немного от него спрятаться, хоть чуть-чуть согреться. «Смертельный холод», теперь Саньку стал ясен истинный смысл этой фразы. Вся их поездка началась в час, а сейчас уже было почти шесть вечера, на улицы опустилась тёмная зимняя ночь, чёрным саваном укрывшая замерзающий город и его обитателей. За время пути с кладбища он настолько врос в холодное кресло неотапливаемого салона автобуса, что казался себе ледяной статуей, заиндевевшей фигурой, полностью покрытой коростой льда. Почему водила не включит печку на людей? Попытки прорваться на место рядом с ним, чтобы отогреть конечности не увенчались успехом. Тот только сделал бронетанковое лицо и даже не открыл пассажирскую дверь. Да собственно, кто они ему, всего лишь очередные кладбищенские пассажиры, зачем им тепло.
Саньку казалось, что он заледенел настолько, что если сейчас попытается встать, то развалится по кускам, как Терминатор, замёрзший в жидком азоте во второй части известного боевика. С какого-то момента он перестал ощущать тело, вместе с этим ушёл холод, наверное, это плохо, первые признаки обморожения, а может просто адаптировался как тот Кай, в которого попали осколки дьявольского зеркала Снежной королевы. Санёк разогнул одну ногу, вторую, они почти не слушались и приходилось помогать руками. Его тело было напряжено до предела, сопротивляясь низкой температуре. Он встал, хлопая заиндевевшими
– Ну что застрял? Выходим, всё, приехали, автобус дальше не идёт.
Все уже вышли из тёмного катафалка на вечернюю улицу, он поспешил за ними. Ещё не сняли иллюминацию, всё-таки новогодние каникулы. В окнах тут и там разноцветные огни, магазинчики украшены мишурой и гирляндами, на фонарных столбах светящаяся новогодняя атрибутика. Санёк осмотрелся. Вокруг хрущёвские пятиэтажки, где жёлтого, где серого кирпича, перемежающиеся с редкими девятинами-панельками, перекрёсток, чуть дальше небольшой торговый центр. Так… вот его-то точно надо посетить. Вот не знал бы, что в Москве, можно было бы с уверенностью сказать, что он сейчас в Чебоксарах, или Саранске, или Саратове. Никаких отличий, даже вроде вот ровно здесь он когда-то был. Дежа вю, одинаковая жизнь.
– Ну что застыл? Пойдём, вон кафе, – сказала ему Ольга, сноха покойного.
«Кафе»… Какое сладкое слово, от него веяло теплом и пищей, вкусной, сытной. Ведь мало того, что он замёрз, как герой войны Карбышев, так ещё к тому же в добавок не ел почти сутки. Во-первых, Рождественский пост, да к тому же его самая строгая часть – последняя неделя. Во-вторых, со вчерашнего дня в дороге и как-то не пришлось… Да и вообще найти в пути вот так вот запросто постную еду не так-то просто, да в общем-то особо и не предлагали. Как там сказано? «…Много званых, да мало избранных…». Санёк взглянул, куда через сугробы направилась немногочисленная траурная процессия, поскальзываясь на льду и поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Обычная серая пятиэтажка, в центре которой вход в подвальное помещение с полукруглой аркой и вывеской, на которой написано эдаким размашистым подчерком «с претензией на каллиграфию»:
Кафе «Надежда».
Интересное название заведения для поминок. Какая уж тут надежда, когда все надежды уже кончились, осталась одна безнадёга. Не знавший ни крошки хлеба со вчерашнего дня желудок грустно заскулил и его свело голодным спазмом. Как-то раньше и не думалось о еде, не до неё было, а тут смотри, естественный инстинкт проснулся. В Саньке боролись между собой только два желания – согреться и поесть. Вот скажи ему сейчас: «Выбирай, вот тебе кусок золота на одной чаше весов, а на другой – тёплый камин и вкусный ужин», он без сомнения выбрал второе. Хотя… Ещё надо посмотреть, какого веса тот кусок золота. Он стал догонять спускавшихся в подвал-кафе на поминки родственников.
– «Нажрался, как дурак на поминках», – всплыла в голове народная мудрость.
Ох. Как ему хотелось сейчас стать тем самым дураком и нажраться самым беспардонным образом на тех самых поминках. Прямо перед глазами стояла огромная глубокая тарелка со вкусной, дымящейся, почти горячей, кутьёй – белым рисом с изюмом. Он не часто бывал на похоронах и поминках, по пальцам можно пересчитать, но из своих скудных воспоминаний помнил, что уж чего-чего, а кутьи-то всегда там хоть отбавляй. Санёк прямо физически чувствовал её запах, смаковал вкус, осязал её. Еле передвигая отмороженные ноги, он спустился в чрево кафе «Надежда».
Видно было, что это место общественного питания довольно старое, побитое временем, нечто среднее между деревенским или придорожным кафе и городской разливайкой. Ремонта тут, разумеется, не было лет уж как н-цать. Хотя, по всей видимости, в девяностые оно знавало лучшие времена, благодаря чему сохраняло остатки интерьера. На встречу вышли, застёгиваясь, две женщины бальзаковского возраста. Они громко переговаривались и смеялись, видимо были «под шафэ».
– Событиев-то у людей, событиев сколько! – как говорил старик Адамыч в незабвенном фильме «Старый Новый год».