Исповедальня (Час охотника)
Шрифт:
Девлин рассмеялся:
– Неужели вы думаете, что она тут же ответит "да" на мою просьбу?
– Он покачал головой.
– И как вам пришла в голову такая мысль?
– Все дело в том, как ей это преподнести.
– Может быть, и так, - согласился Девлин.
– С другой стороны, было бы гораздо проще подсыпать ей чего-нибудь в чай.
Тут уж пришла очередь смеяться Хантеру.
– Знаете что? Вы мне нравитесь, профессор, хотя сначала я ощущал какую-то настороженность.
– Почему же?
– удивленно спросил Девлин.
– В
– А, теперь понимаю.
– С 72-го по 78-й я был там четыре раза.
– Четыре раза за такой срок - это слишком много.
– Точно. Честно говоря, по моему мнению, следовало бы вернуть Ольстер аборигенам.
– Это наилучшее предложение из всех услышанных мной сегодня, - бодро подтвердил Девлин, сдвинув шляпу на лоб, закурил и устроился поудобнее на сиденье.
В это же самое время генерал-лейтенант Масловский в своем кабинете на площади Дзержинского размышлял над делом Качулейна.
Сообщение Черни было передано Лубовым и получено в Москве два часа назад. Странным образом оно напомнило Масловскому об украинском Друморе, о том дождливом дне, когда Келли с пистолетом в руке не пожелал выполнить приказ.
В кабинет вошел помощник генерала, капитан Игорь Курбский с чашкой кофе. Масловский начал медленно пить.
– Ну, каково ваше мнение?
– По-моему, товарищ генерал, Качулейн прекрасно справлялся со своими задачами в течение многих лет. Но теперь...
– Я понимаю, что вы хотите сказать, - прервал его Масловский.
– Теперь, когда британской контрразведке известно о его существовании, поимка его лишь вопрос времени.
– А Черни англичане вообще могут взять в любой момент.
Постучав, у двери появился ординарец с шифрограммой. Курбский взял ее, отпустил прапорщика и сказал:
– Для вас, товарищ генерал. От Лубова из Дублина.
Смысл сообщения заключался в том, что Девлин отправился в Париж на встречу с Татьяной Ворониной. Как только генерал услышал это имя, он вскочил и вырвал шифрограмму у Курбского. Ни для кого не была тайной его привязанность к приемной дочери, особенно усилившаяся после смерти жены. Считавшийся на работе мясником, дома он был совершенно иным.
– Кто наш лучший сотрудник в парижском посольстве? Белов?
– Так точно, товарищ генерал.
– Сегодня же вечером пошлите ему шифровку: Танины концерты отменяются. Возражения не принимаются. Отвечаете за ее безопасность до момента прибытия в Москву. Масловский.
– А Качулейн?
– Он свое дело сделал. Жаль его, конечно.
– Так мы будем его отзывать?
– Нет. На это нет времени. Действовать нужно немедленно. Качулейна ликвидировать Черни - тоже. Чем раньше, тем лучше.
– Разрешите сказать, товарищ генерал? Лубов в этом смысле не особенно того...
– Что того?! Он что, не прошел соответствующей подготовки? Как бы там ни было, эти двое не ждут такого исхода, так что особых сложностей у него не возникнет.
Телетайп в советском посольстве в Париже
– Шифровка из Москвы для полковника Белова.
– Его нет в Париже, - ответил дежурный офицер.
– Если не ошибаюсь, он сейчас в Лионе. Приедет завтра во второй половине дня. Без его личного кода расшифровка все равно невозможна.
Оператор зарегистрировала входящий номер, положила шифровку в сейф и вернулась на свое рабочее место.
В Дублине Лубов прекрасно провел вечер, посмотрев великолепную постановку "Заложника" Брендана Биена и поужинав в одном из лучших рыбных ресторанов города. Так что в посольство, где его ждала шифровка из Москвы, он возвратился около полуночи.
Прочитав ее в третий раз, он никак не мог поверить в то, что там было написано. В течение ближайших двадцати четырех часов он должен был убрать и Черни, и Качулейна. Руки его вспотели и дрожали. Несмотря на основательную подготовку и долгие годы службы в КГБ, убивать людей Лубову еще никогда не приходилось.
Татьяна Воронина выходила из ванной комнаты своего роскошного номера в "Ритце", когда принесли завтрак: чай, бутерброды и мед - именно то, что она заказывала. На ней были оливково-зеленый комбинезон и мягкие коричневые сапожки, так что все вместе это напоминало нечто полувоенное. Таня была изящной молодой женщиной с темными непослушными волосами, которые все время приходилось убирать со лба. Она недовольно посмотрела на себя в золоченое зеркало над камином и собрала волосы на затылке в узел. Затем села и принялась за завтрак. Не успела она закончить трапезу, как в номере появилась приятная седоватая женщина лет сорока пяти. Это была постоянно сопровождавшая ее на гастролях секретарша - Рубенова.
– Доброе утро. Как настроение?
– Прекрасное! Отлично выспалась.
– Я рада. В полтретьего тебя ждут в консерватории на генеральной репетиции.
– Нет вопросов, - сказала Таня.
– До обеда пойдешь гулять?
– Да, хотела бы все-таки сходить в Лувр. В следующие дни у нас столько дел, так что сегодня, наверное, последняя возможность расслабиться.
– Пойти с тобой?
– Да нет, я одна. Увидимся в час, на обеде...
Чудесным парижским утром Таня вышла из отеля и спустилась по ступеням главного входа. На противоположной стороне бульвара ее уже ждали Девлин и Хантер.
– Она, кажется, просто решила прогуляться, - заметил Хантер.
Девлин кивнул.
– Поедем потихоньку за ней, а там посмотрим.
Перебросив полотняную сумку через левое плечо, Таня шла, как бы приплясывая, - прогулка на свежем утреннем воздухе явно доставляла ей удовольствие. Вечером в программе - четвертый концерт Рахманинова. Она особенно любила это произведение, так что не чувствовала даже обычного нервного напряжения перед большим концертом. Кроме того, у нее был опыт, а после успеха в Лидсе и на конкурсе Чайковского и международная известность.