Исправление в Доме Тысячи Дверей. История В.-4
Шрифт:
Теперь черед обоняния. Тут уж все пошло как по маслу. В. даже сглотнул слюну, вдохнув сладковатый запах ветчины смешанный с ароматом свежевыпеченного хлеба. И как закономерный итог, В. ощутил во рту вкус хорошей сочной колбасы и поджаристой хлебной корочки.
В. сам удивлялся, как легко ему давалась модификция! Он уже не сомневался, что через пару минут его воображаемый бутерброд превратится в настоящий. Только вот «услышать» бутерброд оказалось непросто. В. ограничился тем, что вспомнил хруст хлеба, нарезаемого не очень острым ножом.
Оставалось последнее, но как догадывался В., самое важное. Тут В. застрял надолго. Ему никак не удавалось «полюбить» бутерброд. Он помнил, что
Он, конечно, всей душой желал слиться с бутербродом в единое целое (то есть попросту съесть его), но подозревал, что это не совсем то, что нужно. «Как же мне полюбить бутерброд? – спрашивал себя В., удивляясь, что всерьез задумывается над такой галиматьей. – Достаточно ли легкой привязанности или нужно воспылать к бутерброду нешуточной страстью?»
А кроме того, как насчет самого бутерброда? Следует ли и его наделить тоже какими-то чувствами в отношении В., то есть буквально представить, что бутерброд (надо же, какой бред!) любит В.? В. показалось, что у него ум заходит за разум. Но остановиться он не мог, потому что модификция была пока его единственной надеждой перекусить хоть чем-нибудь. Так вот же вам! В. будет не В., если он не полюбит здесь и сейчас этот бутерброд.
В. сосредоточился и на время абстрагировался от еды. Любовь… любовь… что В. знает о ней? В. перебирал в своей памяти вспышки чувств, которые он мог бы назвать этим высоким словом. Что такое любовь? Вот эта нежность – мягкая, тающая – это любовь? Или вот эта страсть – тяжелая, гнетущая, разрушающая – это любовь? Или любовь есть надежда, проблеск света, который разгоняет мрачные тучи уныния? Или же любовь – это радость, какую испытываешь солнечным весенним утром, пробуждаясь от сладкого сна полный жизни и сил? Должен ли В. ощутить какое-то вполне определенное чувство или годилось бы любое, которое он сам мог бы назвать любовью? На эти вопросы В. не знал ответов, и спросить было некого.
Он повторял: «Я люблю бутерброд, люблю! (Да уж, люблю, это точно, а уж как я люблю макароны с мясом!). Я люблю бутерброд, обожаю, жизни без него себе не представляю! (Точно, еще пару часов без еды, и представляться мне будут одни только бутерброды…)».
Но нет, любовь получалась какая-то не такая. В. и так и сяк пытался, но все равно «любить» бутерброд он мог только в том смысле, который подразумевается, когда человек говорит: «Я люблю котлеты с луком».
Чутье подсказывало В., что настоящая любовь основывается на чувстве уважения, а как он мог уважать бутерброд? Полюбить бутерброд означало поставить его на одну доску с собой, а как В. мог сравнить себя с куском колбасы?! И в конце концов В. отказался от решения сложной проблемы «любви к бутерброду». Он довольствовался лишь легкой нежностью в отношении сего гастрономического изыска и открыл глаза.
Оглядев все пространство вокруг себя, В. не обнаружил ничего, хоть отдаленно напоминавшего бутерброд. Зато другой предмет вдруг обратил на себя внимание В.: у стены стоял торшер. В. присмотрелся внимательнее к торшеру и холодок пробежал у него по спине. Последний раз он видел этот торшер в чулане. Может, там был какой-то другой торшер, а этот уже давно стоит тут?
Нет, это именно тот торшер, из чулана, в этом В. не сомневался, как и в том, что он не приносил сюда эту большую несуразную штуковину. И словно бы у В. было мало поводов для волнения и страха, этот проклятый торшер вдруг включился, осветив всю комнату уютным оранжевым светом.
Трясущимися руками В. схватил торшер (отчего
Опять ему понадобилось время, чтобы прийти в себя. В. легко мог поддаться панике и чуть ли не выть от страха. Ему пришлось призвать на помощь всю силу своего разума, чтобы худо-бедно объяснить себе такую явную нелепость, как внезапное перемещение торшера.
Было что-то очень жуткое в том, что предметы в этой «комнате», или как там еще ее называют, могли самостоятельно передвигаться. В. чуть не застучал зубами от страха, но вдруг его озарило: это шуточки Джаджа или Леяны, а, может быть, и самого Мастера Б.
Ффухх! Эта мысль сразу успокоила В. Что ж, это вполне им по силам, и кроме того, это, конечно же, в их духе. Такое объяснение вполне удовлетворило В., и он выкинул мысли о торшере из головы.
Однако же, оставалась другая неприятность: модификция не покорилась В. Возможно, еду нельзя модифитить, сделал вывод В., и попробовал сотворить что-нибудь несъедобное. Он выбрал граненый стакан. Затратив немало усилий, он смог кое-как «увидеть, услышать, ощутить, унюхать» и даже «попробовать на вкус» стакан. С любовью опять вышла неувязка, но определенно, стакан В. уважал больше, чем кусок колбасы.
В. открыл глаза. Никаких стаканов. Зато перед ним лежало махровое полотенце голубого цвета. Такое полотенце Леяна заказывала в Раздаче, и оно до сего момента лежало себе преспокойно в чулане. Что за ерунда? Почему вместо того, что хочет создать В., появляются предметы из чулана? Наверняка это проделки Мастера Б! Или Джаджа… или Леяны. В. взял полотенце двумя пальцами, словно опасаясь, что оно вот-вот загорится, и отнес его в чулан.
Видимо, В. не сможет ничего смодифитить. А ведь он мог бы попробовать растворить стены комнаты, развеять их в дым. Но где уж там, ведь он не смог вызвать из небытия даже граненый стакан! Если у него не получилось из ничего сделать что-то, то наверняка ему не удастся и что-то превратить в ничто. Без особой надежды В. закрыл глаза и попытался представить, как исчезают стены комнаты, как они рассыпаются в пыль, которую уносит ветер… ураган… Он открыл глаза. Ничего не изменилось. Вокруг все те же стены.
В. вздохнул. Очевидно, какие-либо магические действия В. мог осуществлять только в присутствии других обитателей Дома. Эта мысль походила на правду. В. и сам понимал, что его ощущения сейчас, когда он был один, и тогда, когда с ним рядом были, например, Джадж или Леяна, существенно разнились. Видимо, обитатели Дома, несли с собой атмосферу волшебства, которую сам В., в одиночестве, не был способен вызвать. В. окончательно разочаровался в модификции и больше не пытался ничего сотворить.
Глава 3. Молчаливое негодование
Время шло, час за часом, но никто не появлялся. Наступил вечер, судя по ощущениям В. Но он мог и ошибаться, ведь часов у него не было. Утренний оптимизм В. сменила тоска. Призрачные надежды на спасение развеялись. В. еще боялся признать тот факт, что сегодня в его комнату уже никто не придет.
Он вдруг почувствовал себя таким бесконечно одиноким, что ему захотелось плакать. В. сидел на полу в коридоре и смотрел на стену, в которой так и не появилась дверь лифта. Он не находил в себе сил даже подняться на ноги. В. тупо пялился на эту стену, хотя ее вид и растравлял его раны, заставляя опять вспоминать о том, что он по своей глупости оказался в заточении, причем не в тюрьме, а кое-где похуже.