Исправленному верить (сборник)

Перумов Ник

– Только один?

– Да, сэр. Высылать звено?

– Конечно! И как можно скорее. Давайте красный код. Этого парня надо вытаскивать.

Эпилог

Привет.

Мне 33 года, я пилот Исследовательской Службы Флота в звании обер-капитана. Сейчас работаю в учебной группе на Юпитере. Обучаю зеленых новичков, чтобы те потом возили высоколобых на беседы к нашему новому приятелю – Зевсу. У меня два десятка правительственных и военных наград. Одна из них – за установление контакта с внеземной формой жизни. Самая почетная. Я даже знаменит благодаря

ей.

У меня замечательная семья: красавица жена по имени Алена и дочка Кейт, ей скоро пять. Я очень счастливый человек. Мне в жизни всегда очень везло.

Хотя кому я рассказываю?

Ты ведь все это знаешь, друг.

Ты – тот, кто доказал иному разуму, что мы не просто животные.

Ты – тот, кто мог бы иметь все то же самое, что имею я.

Ты – тот, кто погиб, чтобы я жил.

Теперь я понимаю: не было никакой разницы между нами. Останься ты в живых – был бы на моем месте. В том же звании, с теми же наградами… и с той же женщиной.

Зачем же ты отказался от этого? Зачем подарил мне?

Ты сказал тогда, что не сможешь жить с таким грузом на совести. Что лучше умереть героем, чем всю жизнь ненавидеть себя. Что быть человеком в лучшем смысле этого слова – это всегда правильно. И за это не бывает стыдно ни тебе, ни другим.

Ты стал героем. Я стал живым. Могло быть наоборот. Могло, но не стало.

Знаешь, друг, ты был прав. Очень тяжело жить с таким грузом. Иногда – просто невыносимо. Ты был прав – лучше бы нам обоим было остаться там, в темных облаках Зевса… Ты во всем был прав.

Иногда мне хочется покончить с собой, но это, наверное, будет нечестно. Я должен идти дальше. За себя и за тебя.

Прощай. Это письмо я распечатаю на настоящей бумаге и сожгу. Как и предыдущие. Зачем? Не знаю. Так надо.

Алена Дашук

Дежурные по планете

Матрёшу разбудил надрывный плач. Плакала женщина. С трудом разлепив тяжёлые веки, Матрёша тревожно глянула в сторону соседки. Генна Ольга лежала, откинувшись на белоснежные подушки, – во взгляде презрение, тонкие губы растянуты в недоброй усмешке.

– А я говорила этой курице, бросит он её! – мстительно прошипела она. – Смолоду такой был. За каждой юбкой…

Старуха закашлялась. Узловатые пальцы скомкали на груди лёгкую ткань покрывала. Матрёша потрясла головой. Прозрачные тени сна растаяли окончательно, уступив место бескомпромиссной реальности. В углу, над транслирующей панелью, проживали свою переполненную страстями историю мужчина – надменный, сухопарый – и женщина – чуть полноватая, со смешными кудряшками над заплаканным лицом. Очередная «мыльная опера» о житье-бытье обитателей выдуманного кем-то «райка».

Снова «райка». Матрёша уныло потёрла кончик носа. Кино – и литпродукция, музыка, игры-симуляшки и прочая проникающая в эту дремотную обитель дребедень были исключительно «райскими», из жизни «тех, кому за…». Бравурно, ярко, местами душещипательно. Только очень уж не похоже на жизнь подлинных «райков» – закрытых пансионатов, куда попадал всякий достигший возраста, оговорённого Международным Правом. Любые упоминания о мире за пределами последнего пристанища, живом и суетном, были здесь под запретом. Зачем тревожить стариков, напоминая им о том, к чему возврата нет? Двери «райков» открывались перед входящими в него лишь однажды. Дальше – неусыпная забота персонала и… Словом, вечный покой начинался ещё при жизни.

На мгновение Матрёше стало досадно. Уж лучше бы это рыдала генна Ольга! У неё хоть можно выспросить причину слёз, утешить или присоединиться, уловив в чужих жалобах мимолётные призвуки собственных печалей. Хоть что-то можно предпринять. А что сделаешь со слезами сериальной героини? Скучно…

Немного поразмыслив, Матрёша попыталась вызвать соседку на разговор.

– А вы, генна, и с генном Хемфри знакомы были? – невинно поинтересовалась она, усаживаясь в постели и кивая на двигающиеся над панелью фигурки.

Соседка фыркнула, словно нюхнула кусок тухлятины.

– Мне ль его не знать! И ко мне клинья подбивал. Мне лет девяносто было, девчонка совсем. Как раз на роль Матильды де Ла-Моль утвердили. Ох и красавица я была – стать, профиль… Профиль мой на камеях… лучшие мастера… Один, помню… – Старуха невидящим взором уставилась в окно. Выбеленные временем глаза потеплели.

– Ну, а он-то что? – спустя некоторое время осторожно напомнила Матрёша. Она давно привыкла к несвязным монологам товарки.

– Кто?

– Генн Хемфри. – Матрёша снова указала на благовидного старца над трансляшкой. – Вы говорили, что были знакомы.

Генна Ольга приподняла выцветшие бровки:

– Да? Не помню… Хотя… Это не он ли обманул бедняжку Китти? Этакий негодяй, знаешь ли.

– Ясно. – Матрёша вздохнула.

Если верить генне Ольге, все сериальные персонажи были её давними знакомцами. Может, сталкивалась старая актриса с кем-то из играющих незамысловатые роли коллег, а может, и нет. Не отличить теперь зыбкие воспоминания от иллюзии. Не размотать запутанную нить стариковского сознания. А жаль… Послушать о похождениях юного генна Хемфри было бы любопытно.

Стоп!

Матрёша поёжилась. Генна Хемфри или артиста, игравшего роль? Не хватало и ей погрязнуть в болотистой топи полуяви-полусна, как случилось с большинством жителей «райка».

Усилием воли Матрёша заставила себя отвернуться от притягивающего взор транслятора и принялась перебирать в памяти стёршиеся лица – не такие яркие, как в трансляшке, зато настоящие, будящие в груди сладковатую, острую тоску.

Последние лет восемьдесят она работала у молодой супружеской пары. Про себя Матрёша называла их «мои инженеры». Вечно в разъездах, вечно спешащие. Оба погружены в работу с головой. Дома бывали набегами. К модной, приготовленной руками настоящего человека, еде даже не притрагивались. Сославшись на нехватку времени, глотали высокоэнергетические гели и снова бежали на свой несносный объект. Матрёша ковыряла вилкой любовно приготовленные ею кушанья, потом, повздыхав, активировала притаившегося в хозяйственной ячейке уборщика. Мгновение – и от лакомого блюда не оставалось ни крошки. Обидно!