Исправленному верить (сборник)
Шрифт:
Германн уже входил в сени теткиного дома, когда его, как крапивой, ожгла мысль о деньгах, необходимых для первой ставки. Он пошатнулся.
«Как я мог упустить это? – поразился он. – Осел я, чушка чугунная. О мелком позаботился, а главное позабыл. Что же делать теперь?»
Сгоряча хотел было он побежать обратно к Томскому, но трезвый рассудок остановил его. И речи быть не могло, чтобы Томский – или кто-либо иной на всем белом свете – ссудил его суммою, достаточной для игры, которую он рассчитывал завтра вести! А скромная ставка не стоила и свеч.
Он вошел в комнату, не чувствуя под собой пола. Желихов стоял посредине, широко расставив
– А! Здравствуй, брат, – обернулся Желихов к вошедшему Германну. – Все, любезный товарищ, отбываю я послезавтрашним вечером к родным пенатам.
– Уж послезавтра? – автоматически спросил Германн.
Тетка покосилась на него поверх очков.
– Со всем управился, – объявил Желихов. – Все купил, что было наказано; всех посетил, к кому было положено. И в банк поспел. Богатым обратно поеду, словно Крез, – он хлопнул себя по карману сюртука. – Тебя на свадьбу жду! Смотри, не подведи – обидишь. Адрес свой не забудь прислать, как устроишься… Ты ведь в Москву сейчас?
– В Москву? Да, в Москву, – рассеянно согласился Герман. – Отчего же ты Крезом вдруг сделался?
– Без малого пятьдесят тысяч везу, – подмигнул Желихов.
Германн вздрогнул:
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч без трех, – Желихов подмигнул вторым глазом.
Во рту Германна вдруг пересохло. Необыкновенное совпадение ошеломило его. Сорок семь тысяч были его изначальной ставкой в той роковой игре двухлетней давности.
«Судьба, судьба!» – подумал он снова, до боли стиснув рукой дверной косяк.
…Этой ночью, в отличие от предыдущей, Германн спал плохо. Он лежал с закрытыми глазами, но сон не шел. В голове словно раскачивались гигантские ярморочные качели: накладывались друг на друга образы и лица, мешалось прошлое и настоящее, реальное и желаемое, сбывшееся и несбывшееся. Минутами Германн и сам не мог отличить, где есть что… Многозначительно подымал палец Ледер со словами: «Порок развращает увлекающийся ум»; Томский целился из лепажевского пистолета, грозно восклицая: «Я зарядил его!»; Нарумов, смеясь, воздевал бокал с шампанским, а сидящая у него на коленях балерина в воздушном одеянии нежно щекотала ему ухо… И снова и снова выступала из темноты старуха графиня с восковой маской вместо лица, плыла, не касаясь пола, страшно вырастая в размерах. Из-под белого чепца выбивалась растрепанная седая прядь, студенисто застыли пустые глаза. «Баста! Я победил тебя», – шептал Германн и тянул руку к стакану воды, чтобы смочить воспаленное горло. Но стакан не давался в руки, ускользал, а из мрака проступало лицо Лизаветы Ивановны, растерянное и грустное, и от этого зрелища вдруг делалось жутче всего, так что крик норовил сорваться с иссушенных губ.
«Это уж последнее, – говорил себе Германн. – Финальное испытание, истинный рубикон. Что ж, я его перейду. Украду, ограблю, не постою ни за чем. На чести своей я давно поставил крест, что мне теперь это последнее предательство?.. Больше крыть ей будет нечем. Кончились козыри в колоде».
Он приподнялся на постели и жарко прошептал, обращаясь неведомо к кому:
– Не отступлюсь, не будет этого. Слишком ставка высока.
…Весь следующий день Германн провел неведомо где, вернувшись обратно к самому вечеру, когда пора было уже отправляться к Чекалинскому. Желихов находился дома и пил чай с теткой, рано закончив приготовления к отъезду: он собирался выехать с самого утра.
Германн сердечно поблагодарил обоих за гостеприимство и пожелал Желихову счастья в его супружеской жизни.
– Я с тобой ненадолго прощаюсь, – сказал Желихов, шутливо грозя пальцем. – Жду к себе непременно. Душевно рад, что тебя встретил, и уж теперь не отпущу.
Германн с улыбкой повторил обещание быть на свадьбе, поклонился тетке и поднялся наверх, чтобы переодеться.
Спустившись через небольшое время, он откланялся уже окончательно.
5. Le jeu est fait
У Чекалинского ничто не изменилось. Германна встретила все та же великолепная обстановка, та же вышколенная прислуга, те же генералы за вистом. Впрочем, генералы могли быть и другими – он и в первый раз был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на лица; не обратил и сейчас. Он был бледен, но чрезвычайно спокоен. Чуть нервничающий Томский ввел его в гостиную. Чекалинский поднял голову от стола и тотчас узнал Германна. На лице его выразилось некоторое замешательство. Томский подошел и что-то коротко объяснил вполголоса. Чекалинский чуть заметно приподнял брови и после секундного колебания утвердительно кивнул.
18
Le jeu est fait (фр.) – «ставки сделаны», ритуальная фраза крупье.
– Давно не имел удовольствия вас видеть, – сказал он, обращаясь к Германну. – Я рад. Пожалуйста, чувствуйте себя свободно.
– Благодарю, – ответил Германн, обмениваясь с ним рукопожатием. – Я хотел бы повторить игру. Прошлый раз она закончилась для меня неудачно.
Он улыбнулся, и Чекалинский улыбнулся в ответ.
– Прошу, – сделал он приглашающий жест.
Германн сел к столу. Из присутствующих никто не знал – или не узнал – его.
Он написал ставку и положил мел. Чекалинский взглянул на цифру и нахмурился. Было видно, что он не предвидел этого. Не дожидаясь вопроса, Германн достал и положил на свою карту пачку банковых билетов. Вокруг взволнованно зашептались: сумма была невиданно высока.
– Когда вы сказали, что намереваетесь повторить, – заметил Чекалинский, – я не ожидал такой буквальности.
– Что ж, – ответил Германн, – как видите, я говорил буквально.
Чекалинский склонил голову и приготовился метать. Игроки притихли. Томский, не присутствовавший в первый раз при игре Германна, но знавший все детали по рассказу Нарумова, чувствовал крайнее возбуждение. «Близко же к сердцу он принял мою историю о бабушкином секрете, – подумал Томский. – Второй раз идет на тот же риск. И как уверенно себя ведет… Уж не сам ли Сен-Жермен сообщает ему нужные сведения?»
Банкомет отпустил тройку.
Германн открыл свою карту. Раздались удивленные возгласы. Томский внутренне ахнул.
– Позвольте вас поздравить, – с чуть заметной сухостью в голосе сказал Чекалинский и добавил, обнаруживая прекрасную память о прошлой игре: – Надо полагать, вы станете продолжать теперь уж только завтра?
– Нет, сегодня, чуть позже, – неожиданно для него ответил Германн. – Удобно ли вам?
– Сделайте одолжение, – ответил Чекалинский.
Германн встал из-за стола. Взгляды всех игроков тянулись за ним.