Испытание адом
Шрифт:
К счастью, имелось слишком много объективных и неопровержимых свидетельств его полной невиновности. Не довольствуясь данными приборного контроля, Турвиль (при горячей поддержке Хонекера) настоял на вызове в столицу для дачи показаний представителя гарнизона Аида. Гражданин Уорден Трека, в свое время отнесшийся к предупреждениям Турвиля без должного внимания, отнюдь не обрадовался, однако он, хоть и имел чин бригадира БГБ, не мог отказать старшему народному комиссару. Иначе могло сложиться впечатление, что комендант Аида пытается препятствовать расследованию.
В результате Турвиль и Хонекер прибыли на Хевен в сопровождении гражданина майора Гарфилда. Гарфилд доставил руководству все необходимые записи сенсоров базы «Харон» и
«Возможно, – подумал вице-адмирал, – по этой причине нас и мариновали так долго. БГБ – личная вотчина Сен-Жюста, а ему наверняка не понравилось, что его подчиненные выказали себя полнейшими олухами. Коли так, Лестер, ты страшный везунчик! Теперь и у шефа Госбезопасности возникло желание надрать тебе задницу!»
Конечно, знай шеф БГБ всю правду, Турвиль давно был бы покойником – но ее не знал даже Хонекер. Сенсоры «Харона» были в тот момент ослеплены, так что правду знали только он и Форейкер. Файл был стерт, и Турвиль не имел ни малейшего намерения рассказывать о случившемся кому бы то ни было. Однако у него была серьезная причина настаивать на вызове свидетеля – служащего Госбезопасности… и именно по этой причине, когда пребывание «Тилли» под негласным арестом на орбите перевалило за шестой месяц бесстрашный Турвиль начал просыпаться в холодном поту.
Рано или поздно тот факт, что леди Харрингтон или, по крайней мере, кому-то из ее людей удалось выжить, должен был стать известным. Если бы это произошло во время изоляции «Графа Тилли», арестованных могли бы попросту тихо убрать как нежелательных свидетелей, но теперь, после отлета корабля… «Теперь это их проблема, – с не совсем уместным самодовольством размышлял Турвиль, – не моя. А мы постараемся больше не попадать туда, где так невзначай можно и исчезнуть». Собственно говоря, Турвиль с удовольствием посмотрел бы, как гэбэшники вынуждены будут наказать кого-то из своих. Впрочем, лучше бы беглых манти так и не поймали…
Потому что в случае поимки их наверняка убьют. Официально оповестив всю галактику о казни леди Харрингтон, власти Народной Республики поставили себя в безвыходное положение. Они не могут позволить себе оставить в живых свидетелей своей лжи.
Турвилю оставалось только сожалеть об их судьбе, но он сделал для пленных все, что мог, и совесть его была чиста настолько, насколько она вообще может быть чиста у служащего нынешнего Народного флота. Поэтому Лестер отложил размышления о манти в сторону и задумался о своем собственном положении.
Многие наверняка сочли бы присвоение ему вице-адмиральского звания наградой за одержанную впервые за долгое время впечатляющую победу, но сам Турвиль подозревал, что повышение сильно смахивает на взятку за молчание или компенсацию за долгое пребывание не у дел. Кроме того, в отличие от большинства офицеров он вовсе не мечтал о повышении – и оно его ничуть не обрадовало. Быть контр-адмиралом намного спокойнее, вице-адмирал – слишком заметная фигура, а высокая трава чаще попадает под косу. В случае неудачи все шишки валятся на головы высших офицеров, и Турвиля отнюдь не привлекала перспектива оказаться под прицелом расстрельного взвода. Он много лет успешно уклонялся от присвоения очередного звания, но на сей раз отвертеться не удалось. Ничего не поделаешь.
«Впрочем, – подумал он, когда лифт уже остановился на шлюпочной палубе, – МакКвин, похоже, собирается прекратить порочную практику отстрела потерпевших поражение флагманов. Не так уж плохо». Плохо только то, что она лично выбрала Лестера Турвиля для участия в задуманной
Едва адмирал и комиссар вышли в шлюпочный отсек, как двери другого лифта раздвинулись, выпустив на палубу начальника штаба и операциониста эскадры. Широкоплечий гражданин капитан Богданович кивнул Турвилю и Хонекеру с выражением, отдаленно напоминавшим его обычную улыбку. На длинном узком лице Шэннон Форейкер вообще отсутствовало какое-либо выражение. Внешность Форейкер была пусть и не броской, но вполне привлекательной, однако ее живые черты словно сковало льдом. Турвиль уже не впервые ощутил укол беспокойства. После пленения Харрингтон и особенно после их долгого пребывания под негласным арестом с Форейкер что-то произошло, и теперь вице-адмирал сомневался, что по-прежнему способен угадывать ее мысли. У него сохранялась уверенность в том, что она, единственный (кроме него самого) человек, знавший тайну спасения манти, не станет ни с кем делиться этим секретом, однако внутренне Шэннон заметно изменилась. Конечно, она осталась высококвалифицированным техническим специалистом, но от прежнего безразличия к захлестывавшим флот политическим приливам, равно как от рассеянной небрежности в поведении и высказываниях, не осталось и следа. Теперь она настороженно следила за всем происходящим вокруг, слова подбирала так же тщательно, как составляла оперативные планы, а при обращении к товарищам и начальникам использовала исключительно уставные формы.
Для всякого, хорошо знавшего Форейкер, это было зловещим признаком. Явным свидетельством того, что первоклассный интеллект, делавший ее столь опасной для манти, сейчас занят поисками возможностей противостояния иным противникам.
Разумеется, простая гражданка коммандер не могла представлять собой заметную угрозу для Комитета общественного спасения, но Форейкер была далеко не «простой» – и ее конфронтация с БГБ грозила повлечь за собой тяжкие последствия. Представлялось сомнительным, чтобы ей самой удалось уцелеть в подобном противостоянии, однако было бы непростительным легкомыслием предполагать, что она дешево продаст свою жизнь. Турвиль не сокрушался по поводу возможного ущерба Госбезопасности или Комитету: этой шайке следовало вломить так, чтоб помнили долго. Гораздо больше его беспокоила судьба самой Шэннон, стоившей, в его глазах, всех членов Комитета вместе взятых. Ему вовсе не хотелось, чтобы она канула в небытие. А еще меньше – чтобы вместе с ней канули и другие, скажем, некий Лестер Турвиль.
«С учетом всего этого, – он щелчком отправил сигару в щель мусоросборника и направился к переходному рукаву адмиральского бота, – нынешнее назначение может оказаться гораздо… интереснее, чем мне бы хотелось».
Адмиральский бот приближался к «Саламис». Турвиль не мог отвести глаз от бронепластового иллюминатора. Поразительно! Столь мощного флота ему не доводилось видеть с начала войны. А может быть, и вообще никогда.
Как правило, невооруженным глазом можно увидеть одновременно лишь несколько боевых кораблей. Ведь они, особенно корабли стены, ширина импеллерных клиньев которых измерялась в сотнях километров, даже на парковочных орбитах размещались на значительном расстоянии один от другого, так чтобы импеллеры не пересекались. В противном случае корабль, прежде чем поднять клин, должен был сначала уйти в безопасное пространство, маневрируя на реактивной тяге, что было нерациональной тратой времени и реакторной массы.