Испытание на верность(Роман)
Шрифт:
— Вперед! За мной! — Это командиры поднимают в атаку своих бойцов.
Команда прокатывается разноголосо от роты к роте, и нестройная редкая цепь батальона движется к деревне по открытому полю. Крайние теряются где-то в тумане, определить, много бойцов идет в атаку или мало, почти невозможно. Только возле командиров бойцы группируются более густо. Кто идет, приноравливаясь к шагу командиров, кто, более осторожный, — короткими перебежками, залегая и вскакивая. Противник ведет огонь пока по другим, автоматная и пулеметная пальба достигает ушей, когда вдруг возникнет пауза в артиллерийском обстреле.
Но вот
— Впере-е-д! Бегом… — Голос Бородина тонет среди участившихся разрывов. Наша артиллерия садит и садит по деревне, по той окраине, которая занята противником. Молодцы артиллеристы, без них было бы плохо. — Ур-ра-а!..
Цепь ломается, рвется местами, бойцы устремляются к домам, за которыми засел враг. Подгонять никого не надо, каждый понимает, что надо быстрей проскочить открытое место, а уж там, в деревне, легче.
Сам Бородин не бежит, он только прибавил шагу. В его кряжистой, плотной фигуре уйма силы, и Крутову кажется, что рядом с ним никакая опасность не страшна. Вот бы всегда так, чтоб командир шел рядом… Ему показалось, что правее метнулась поджарая фигура командира четвертой — Турова, что там, где бойцы скучились, непременно должен быть Лихачев со своими, иначе чего бы нм группироваться, как не возле пулемета.
Сознание, что он в одном ряду с товарищами в самую ответственную минуту, наполняет душу Крутова гордостью. А вокруг посвистывают пули; судя по характерному треску, с которыми они впиваются в землю, бьют из автоматов. Потом сыпанули разноцветными — трассирующими, наверное, указывали на цель, но уже гремело «ура!» повсюду, уже достигли более резвые бойцы строений, и гитлеровцы ударились из Толутино наутек.
В горячке боя Крутов потерял-таки Тупицина из виду. Кинулся вместе с остальными к деревенским избам, а там артиллерия наворочала, наломала, кругом валяются убитые гитлеровцы, да и своих, в серых шинелях, изрядно поосталось от недавнего боя. Разведчики в пятнистых халатах поверх телогреек обыскивают убитых гитлеровцев, собирают солдатские книжки, письма, все, что представляет интерес, а заодно и ценности — часы, валюту, ну и автоматы, конечно. Крутов уже видел, как сдавали в штаб груду бумаг, часов, орденов, вот только автоматы оседают в подразделениях.
Здесь, на окраине деревни, смешались люди разных подразделений, трудно даже разобрать, кто и откуда. По бегущим гитлеровцам пальба из винтовок и автоматов вслед. Крутов тоже не утерпел, пристроился за угол дома и начал бить с упора. И тут он стал свидетелем, как гитлеровцы из Некрасово ударили из пулеметов по своим. Широким веером прошли светляки-пули над головами объятых паникой солдат, прижали их к земле на полпути между деревнями. Из Некрасово выползли несколько танков и стали курсировать перед деревней. Гитлеровцы начали окапываться на рубеже, где их остановили свои пулеметы.
Все поле перед Толутино было усеяно трупами в темных шинелях и мундирах. Сотни… Дорого обходились гитлеровцам атаки.
Командиры рот и взводов наводили порядок, собирали своих бойцов. Неслись выкрики: «Пятая! Ко мне!», «Где восьмая? Кто видел, где восьмая?».
Только тут хватился Крутов, что надо и ему разыскивать Тупицина.
Матвеев уточнял с комбатами, где находятся их подразделения. Оказывается, Лузгин, увидев, что Артюхина потеснили, оставил свои окопы юго-восточнее деревни и присоединился к нему, чтобы не потерять с ним локтевой связи.
— Почему не докладывали? — спросил Матвеев.
— Связи не было, — ответил Лузгин и, немного помявшись, признался: — Боялся, что могут отрезать от остальных сил полка, поэтому решил действовать с Артюхиным вместе.
Матвеев пожевал тонкими губами и ничего не сказал, видно, сам еще не решил, как это расценить — хорошо или плохо.
Тупицин находился тут же, уточнял, сколько осталось в подразделениях бойцов и техники. Собственно, общий опрос вел Матвеев, а Тупицин все это брал на карандаш. Состояние полка почти плачевное: еще один день такого боя — и можно оставшихся сводить в батальон неполного состава, в отряд, с которого и спрос соответствующий. Матвеев слушал, зло пошевеливая желваками скул, глядел на говоривших тяжелым колючим взглядом, словно они были в чем-то виноваты, да не хотят признаться. Однако не ругался, никого не распекал, понимая, что ничьей вины тут нет. Может, что и не так делали, как надлежало бы, но делали, как разумели сами, по совести. Теперь предстояло решить, что делать дальше. Слово за командиром полка.
Исаков позвонил сразу, как только дали связь. Артюхин предложил было трубку Матвееву, но тот сделал протестующий жест — докладывай сам. На правах хозяина Артюхин доложил обстановку, потом сказал, что у него находятся и все остальные, Исаков не пожелал больше ни с кем говорить, а просто приказал, чтобы все закреплялись в Толутино и ни шагу назад.
— Давайте решим, кому какой участок взять, — глухо сказал Артюхин и пригласил комбатов к карте.
Люди, примолкшие было пока Артюхин говорил с Исаковым, снова загомонили, выясняя каждый свое, и о чем совещались комбаты, Крутов разобрать не мог, но видел, что Тупицин виснет над их спинами, делает какие-то пометки на своей карте. К Матвееву, как к старшему, то и дело обращались за советом. Потом все стали подниматься из-за стола, расходиться.
Крутов ни на минуту не спускал глаз со своего помначштаба, и как только тот поднял голову, немедленно подошел к нему.
— Ты тут, это хорошо, — сказал Тупицин. — Время писать донесение. Укажешь, что общей атакой полк восстановил положение. Я тебе покажу на карте, где какой батальон, ты запомни, чтобы потом мог нанести обстановку на карту начальника штаба. Тут у меня записано, у кого сколько и чего в наличии, — сказал он, вырывая листок из записной книжки. — Я останусь, надо проверить, как закрепятся, уточнить сведения, а то комбатам на слово поверь, потом будешь хлопать глазами. В донесении так и укажи: сведения предварительные. Понял?