Испытание на верность(Роман)
Шрифт:
В темноте хлобыстнул орудийный выстрел, и снаряд с визгом пронесся близ дома, разорвавшись где-то сзади. Новая вспышка — выстрел, и пулеметчиков обдало дымом, слежалой чердачной пылью и щепой, сорванной с крыши дома взрывом. Донеслось глухое ворчание моторов.
— Танки! — Лихачев дернул Сумарокова за плечо. — Дуй к командиру, спроси, как быть?
Но Сумароков лишь промычал что-то в ответ и сунулся носом в землю. Он спал, и ему все было нипочем. А стрельба уже охватывала деревню полукольцом, трассирующие пули прошивали темноту в самых различных направлениях. Невдалеке вспыхнули трофейные машины, и при свете начавшегося
— Отходят наши. Что будем делать?
— А черт его знает! — Лихачев скрипнул зубами от злости. — Пробарахлились… Может, немного потерпим, а? Ты там понаблюдай…
Пули дырявили избу, заборы, Крутову даже показалось, что немецкий автомат ударил где-то вблизи. Но оказалось, что это стрелял лейтенант. В руках у него был трофейный автомат.
— Эй, пулеметчики! — окликнул он. — Где вы тут?
— Сюда, товарищ лейтенант!..
— Потери есть? — осведомился Туров. — Что с Сумароковым?
Лихачев наступил Крутову на ногу и бодро ответил:
— Потерь нет. Сумарокова маленько оглушило — отойдет.
— Отступаем, немцы уже в деревне.
— Отходите вы первый, товарищ командир, — резко сказал Лихачев. — Мы прикроем немного, да и за вами следом…
— Не задерживайтесь, а то отрежут!
Туров побежал догонять стрелков и скрылся.
— Что будем делать с Сумароковым? — спросил Крутов. — Не бросать же его.
— Я и сам думаю… — Лихачев яростно поскреб затылок. — А хватайте его прямо за воротник и волоките по земле. Нести, так еще убьют, дьявола!
— Как же тогда с пулеметом?
— Управимся без вас. Живо!
Завалив мертвецки пьяного Сумарокова, на плащпалатку, Крутов и Кракбаев поволокли его за собой. Отбежав метров двести от деревни, присели перевести дух и дождаться остальных.
— Эге-ге-е! Лихачев!..
— Чего орете? — раздалось вскоре. — Никуда мы не денемся.
Лихачев тяжело дышал, видно, тоже бежал, да еще катил за собой пулемет. Развернув пулемет в сторону деревни, он лег рядом. Возле повалились усталые подносчики патронов с коробками.
Над полем посвистывали пули. Стреляли из деревни автоматчики. Значит, занята опять гитлеровцами. Урчали танки.
— Бегите дальше, — скомандовал Лихачев. — А я сейчас еще немного причешу фрицев! — И он стал вдевать в пулемет ленту.
Суматошная это была ночь. К утру рота опять оказалась на опушке леса, откуда выходили к деревне. Только теперь лежали за деревьями в наспех вырытых окопчиках. Батарея, стоявшая здесь вечером, куда-то перешла. Теперь, днем, оставлять орудия на опушке, на виду у противника, значило погубить орудия. Это было понятно всем.
В четвертой роте только пулеметное отделение Лихачева не пострадало, хотя они и отходили последними. Сумароков мучился — болела голова. Проснувшись, он совершенно не понимал, как опять очутился в лесу, когда был в деревне. Когда ему Лихачев сказал, что его вытащили из деревни на себе, он сначала не поверил, а потом кинулся пожимать всем руки и благодарить за спасение.
— При чем здесь мы? — сказал Кракбаев. — Командир приказал, его благодари.
— Кореш, спасибо… — схватил Сумароков Лихачева за руку.
— Иди ты… — Лихачев впервые длинно и грязно обругал Сумарокова. — Из-за таких, как ты, деревню отдали. Если б не Крутов, и не подумал бы даже вытаскивать.
Тут случилось то, чего никто не ожидал: Сумароков вдруг заплакал и, опустившись перед бойцами на колени, забормотал:
— Братцы, спасибо вам всем… Вовек не забуду. Назовите меня самой последней сволочью, если еще когда-нибудь подведу отделение. Вот, не надо мне одному ничего, пусть на всех достанется…
С этими словами он лихорадочно принялся расстегивать противогазную сумку и вытряхивать на землю ее содержимое. Посыпались кольца, часы, золотые безделушки.
— Где взял? — строго спросил Лихачев. — Убитых обшаривал?
— Ты что? — опешил Сумароков. — Еще чего… Когда ты меня к лейтенанту послал, возле мотоцикла гляжу — убитый фриц. Заглянул в коляску, а там саквояжик. Ну, я и подумал: может, там что есть. Крышку ножом чикнул, а под ней вот это все. Чем добру пропадать, решил взять. Все равно кто-нибудь попользовался бы.
— Собери, — приказал Лихачев. — Сдай командиру роты по списку. Чтоб тютелька в тютельку, ничего не пропало. Мой батька в первую германскую воевал и мне настрого наказал: на войне чужим не пользуйся — добра не будет. Это все с наших людей награблено, и я руки пачкать не хочу. Верно?
— Сдать и дело с концом! Пускай на оборону идет.
— Так разве я против? — сказал Сумароков. — Как на духу, вот хоть обыщите, ни одного колечка не утаил. Провались оно все. Отнесу…
— Садись, вписывай все в список, — сказал Лихачев. — Мы все подпишемся, чтоб веры больше было, а то еще хватишь мороки с этим добром.
Предосторожность оказалась не лишней: сдать это «добро» было нелегко. От командира роты Сумароков прошагал в штаб батальона. Комбату Бородину некогда было разбираться с этим барахлом, и он отправил Сумарокова в штаб полка к Матвееву. У комиссара оказался оперуполномоченный, и он стал дотошно выспрашивать, как и при каких обстоятельствах найдены ценности, и лишь после этого приказал сдать их начфину полка. Вернулся Сумароков, когда время перевалило за полдень.
— Ну, братцы, зарок дал: под ногами будет золото валяться — не подниму.
Глава вторая
Перед уходом из укрепрайона, когда из дивизии пришло указание откомандировать Нисколько человек из младшего политсостава на курсы, желательно из тех, кто еще не проявил себя на деле или слабо к политработе подготовлен, Матвеев, не колеблясь, включил в список младшего политрука Кузенко. Не оправдал доверия. Еще не видели боев, а в четвертой роте больше всего происшествий. Если за два года службы в мирное время не нашел подхода к людям, значит неспособен к политработе. Будь другое время, можно было бы не торопиться с выводами, подождать, глядишь, приобрел бы опыт. Не сразу, конечно, а с возрастом. Но война не терпит ни одного дня. Нужно уметь работать сейчас, сию минуту. Люди угнетены слухами о неудачах под Киевом, беженцы преувеличивают силы гитлеровцев. (За последнее время много беженцев шло через укрепрайон.) Что ж, неспособен — ничего не поделаешь. А строевой командир получится: исполнительный, дисциплинированный, и воля есть. Этих качеств у него не отнимешь.