Испытание правдой
Шрифт:
— Он соблазнил вас? — спросила она, не отрываясь от своего блокнота.
— Нет, это было взаимное желание.
— Был отличный секс?
— Я обязана отвечать на этот вопрос?
— Тогда позвольте, я перефразирую: секс был плохой?
— Нет.
— И я помню, вы сказали в своем заявлении для прессы, что не вызывались везти его через границу.
— Он заставил меня, — сказала я.
— Не могли бы вы рассказать мне историю вашей поездки в Канаду, как вы ее помните.
Я, как на духу, выложила все: как он угрожал мне, как был отвратительно циничен, как по приезде в Квебек сказал мне,
— Значит, вы думаете, что его интерпретация событий…
— Не что иное, как откровенное вранье, попытка придумать красочное прошлое, чтобы подороже продать свой новый имидж великого патриота и христианина.
— Вы ведь могли отказать Джадсону, твердо стоять на своем.
— Мне было страшно.
— Но теперь получается, что ваша история против его истории, не так ли?
— Верно. Только я своей историей не торгую, в отличие от него.
Мы проговорили целый час. В начале второго она взглянула на часы и сказала, что пора закругляться, поскольку ей нужно сдать интервью не позднее четырех пополудни, и сейчас надо бежать в арендованный офис в бизнес-центре отеля, чтобы успеть записать интервью к назначенному сроку.
— И последнее: помимо того, чтобы заставить Джадсона признать вашу правоту, что бы вы еще хотели извлечь из этой истории?
— Вы имеете в виду, помимо того, чтобы Лиззи прочла эту статью, сняла телефонную трубку и позвонила мне? Я всего лишь хочу вернуть себе жизнь, какой она была до того, как случился весь этот кошмар. Конечно, по большому счету это не такая уж важная и значительная жизнь — но это моя жизнь.И я уж точно не могу сказать, что меня она не устраивала.
Она ничего не сказала на прощание: ни «Боже, какая жуткая история», ни «Желаю вам удачи», ни «Я расшибусь в лепешку ради того, чтобы правда восторжествовала», — в общем, я так и не услышала от нее ни одного утешительного клише. Она просто пожала мне руку и поблагодарила за то, что я уделила ей время. Как только за ней закрылась дверь, я начала нервно расхаживать по комнате, терзаясь вопросами, не напортачила ли я, была ли убедительна, правильный ли выбрала тон.
Я просидела в номере до самого вечера, пытаясь убить время за романом Кэрол Шилдс про заурядную жизнь заурядной женщины — жизнь, в которой изредка случались моменты высокой драмы, — но Шилдс сумела представить эту жизнь удивительной и прекрасной. Необычное в обычном.Эту тему я часто обсуждала со своими учениками. Мы говорили о том, что нельзя считать чью-то жизнь обычной, что жизнь каждого человека — это роман со своим сюжетом и страстями. Даже если на поверхности она кажется прозаичной, на самом деле каждая жизнь полна противоречий и сложностей. И как бы мы ни стремились к простоте и спокойствию, нам все равно приходится сталкиваться с хаосом. Такова наша судьба, потому что без драмы нет жизни. Так же, как и без трагедии, — никто из нас не может ее избежать, как ни старайся. Возможно, это всего лишь протест против смертности — холодного, гнетущего ощущения, что все когда-нибудь кончится, и стремления, боль, желания, удовольствия и разочарования жизни исчезнут, как только мы умрем. Может ли кто-то из нас представить собственную смерть? Как это так —
Впрочем, это вечный вопрос, и вопрос без ответа. В чем смысл, черт возьми? Как я завидую людям, у которых есть вера. Мне так и не удалось прийти к ней — признать существование Бога и вечного рая для тех, кто принимает Его. Но, даже признавая, что это всего лишь красивая сказка, которую придумали взрослые, чтобы заглушить страх перед смертью, должно быть, это здорово — провозгласить: «Да, есть высший смысл! Да, я проведу остаток вечности с теми, кто мне дорог…»
Но не встретишь ли ты там же, у Него, своих недругов… тех, кто причинил тебе немало зла на земле…хотя они и называли себя христианами?
Неудивительно, что из меня так и не получился верующий, потому что нельзя иронизировать, рассуждая о загробной жизни.
Я так и не смогла сосредоточиться на ловко скроенном повествовании Кэрол Шилдс. Я больше не могла сидеть в этой комнате. Мне хотелось сесть в машину, умчаться на север и провести остаток дня на Попэм-Бич. Но на меня вдруг накатила волна усталости. Поэтому я отключила мобильник, разделась, забралась в постель и отдалась во власть сна.
Проснулась я от звонка телефона на прикроватной тумбочке. Поначалу я была совершенно дезориентирована — не понимала, где нахожусь и который час. Потом мой взгляд сфокусировался на будильнике. Семь тринадцать вечера. Черт, черт, черт! Я проспала полдня, и вот уже вечер, а я ничего не соображаю.
— Привет, это я, — раздался в трубке далекий и напряженный голос Дэна. — Я пытался дозвониться тебе на сотовый.
Я объяснила, как легкая дрема обернулась пятичасовым сном.
— Мы собирались выпить, — напомнил он.
— Где ты находишься?
— В лобби отеля.
— Что ж, тогда поднимайся, — сказала я.
— Я подожду тебя здесь, внизу.
— Это глупо, — воскликнула я, разом проснувшись. — Ты можешь подождать меня и в номере.
— Я буду в баре, — сказал он и положил трубку.
Я быстро оделась и поспешила в ванную, чтобы нанести новые слои спасительной тональной пудры. Если он хотел вызвать во мне чувство страха и беззащитности — что ж, он вполне справился с этой задачей. Я буду в баре.На что мне хотелось крикнуть: ты мой муж… почему ты не можешь подняться в номер? Но он повесил трубку, прежде чем я успела задать этот вопрос… Зачем ему быть галантным по отношению к женщине, которая не оправдала его доверия?
Я спустилась вниз через пять минут. Дэн сидел за угловым столиком, подальше от посторонних глаз. Перед ним уже стоял стакан с виски, и он рассеянно постукивал по стеклу пластмассовой палочкой. Когда я подошла, он поднял голову, но тут же опять уставился в стакан.
— Извини, что проспала твой звонок, — сказала я.
Дэн пожал плечами.
— Хочешь заказать что-нибудь? — спросил он.
— Водку со льдом, пожалуй.
Он подозвал официанта и сделал заказ.