Испытание смертью
Шрифт:
Маршал в своей пиковой форме пустоты уничтожит Императрицу, а вместе с ней и половину планеты. Так завершиться многотысячелетняя история этого искусственного мира — он окажется уничтожен своим же созданием. Авель вздрогнул, столь ужасающая сила пугала даже его.
Но один момент заставил Авеля улыбнуться — в вероятном будущем нет ни его, ни богов, которые должны были вмешаться, чтобы спасти этот умирающий мир. Это означало лишь одно — он всё же добился своей цели.
Его золотой взгляд устремился на два угольно-чёрных парных клинка, от которых веяло смертью и разложением. Даже глаз Императора
Клинки Бездны — оружие, которое он получил в самом начале Испытания. Даже спустя столько времени клинки оставались уникальны. Никто кроме него больше не обладал похожим оружием, а в истории нет даже упоминания о чём-то похожем. Его правая рука — Дима, был также единственным обладателем силы Бездны.
Чёрное пламя также не подавалось изучению, тщательно оберегая свои тайны, но зато изучению подавался его обладатель. С самой первой их встречи Авель изучал свою правую руку и в особенности его силу. В начале Дима был замкнут в себе и нелюдим, его спокойствие граничило с безразличием — спустя столько лет всего эти качество вышли в абсолют.
Безразличен превратилось в безжалостность, нелюдимость переросла в презрение к людям — с виду он был равнодушен ко всему, но в любой момент пламя внутри него могло вспыхнуть от одной искры. Тысячи людей были принесены в жертву этой ужасающей стихии.
С каждым годом Авелю становилось всё труднее и труднее сдерживать его и то, что живёт внутри него. Также в один момент он перестал отражаться в будущем, просто исчезнув из него, хоть он и не относился к одному из пяти исключений. В скором времени он может стать проблемой, очень серьёзной проблемой. Но Бездна была лишь одной из трёх великих сил.
Хаос, Пустота и Бездна — три основы мироздания, три её составляющих, и он видел каждую из них.
Два его клинка и пламя Димы принадлежали к Бездне — несмотря на неизвестность, она остаётся самой изученной из трёх сил. Единственное, что он мог точно сказать в отношении неё — она усугубляет всё самое плохое в человеке, убивая всё остальное.
Пустота — Авель знал лишь одного обладателя этой мощи, но даже сам Маршал не понимал истоки своей силы. Барон и Нерос занимались её изучением, как самой наименее опасной из всех трёх. Увечья, нанесённые этой силой больше никогда нельзя будет восстановить: раны не затягиваться и их нельзя регенерировать, а земля становиться бесплодной… пустой.
Авель видел, что способна сотворить эта сила в будущем и страшнее всего то, что в Маршале находилась лишь крохотная её часть.
В одном из их разговоров он затронул этому тему и ответ оказался довольно неожиданным:
— В этой форме твои эмоции и чувства сходят на нет — остаётся только разум и ничего более. Словно машина… бездушная, расчётливая машина. И чем больше ты используешь эту форму, тем быстрее исчезают твои эмоции. За всю свою жизнь с момента обретения этой силы лишь шесть раз я использовал эту форму.
— Именно поэтому ты не избавился от системы? — спросил Авель. — Она помогает вернуться обратно?
— Ты прав. Бесспорно, без сдерживающей меня системы я смогу раскрыть весь свой потенциал, но — его фиолетовый глаз устремился на Авеля, — когда я приму форму пустоты — это станет для меня
Авель кивнул. Примерно это он и увидел в будущем. Чтобы одолеть Императрицу маршал сбросит оковы системы. В этом сражении он сотрёт с лица земли столицу Империи и множество других городов, в том числе и Пробу, вместе с другими EXрангами. А затем продолжит разрушения, расколов планету на части.
— Поэтому, я надеюсь, ты не пойдёшь по стопам своего брата, — с намёк произнёс Маршал. На мгновение глаза Авеля дрогнули. — Если я буду загнан в угол или мне будет нечего терять… Первым кого я уничтожу — будешь ты, Авель. — Маршал был ядерной бомбой, способной уничтожить планету, если ту побеспокоить. Авель кивнул, покидая его кабинет.
Этот разговор прошёл почти сразу после поражения Люцифера, в тот момент, когда власть в Пробе делилась заново. Уже немолодому EX рангу некуда было стремиться, он достиг всего и частично заглушённые эмоции не способствовали его прогрессу.
Для Авеля и Императрицы Маршал выступал главным сдерживающим фактором. Несмотря на своё прозвище — «Императора разрушения» — Маршал не любил хаос и разрушение, предпочитая их противоположности: порядок и созидание.
Из того разговора и исследований Нероса и Барона, Авель смог выделить как пустота влияет на человека — она полностью лишает его эмоций, делая безразличным ко всему. Как правильно выразился Маршал: «бездушной машиной».
И наконец… Хаос — энергия, материя, вещество, пространство… Он был всем и ничем одновременно. Единственным, кто соприкоснулся с этой силой был Нерос и то, что Хаос сделал с ним… Авелю было искренне жаль ученика Барона. Но он выполнил свои главные функции, а его руки были связаны давним договором.
Барон пытался найти способ спасти Нероса и единственное чем мог помочь Авель — не вмешиваться. На многие действия Барона он закрывал глаза — всё же тот ещё был полезным инструмент. И если один инструмент, сможет «починить» другой, Авель был не против такого исхода.
С тех пор прошло слишком много времени, когда он мог побыть наедине с самим собой и своими мыслями — слишком много всего приходилось контролировать… слишком много для одного человека. Каждое мгновение ему поступала информация от сотен теневых солдат спрятанных в тенях ничего не подозревающих людей. И эту информацию он не мог доверить никому — его единственными помощником являлся Загаран, древний демон был прекрасным исполнителем.
К великому сожалению Авеля обычные теневые существа обладали лишь подобием разума и странным коллективным проявлением воли всей их расы. Лишь Загаран и Эламит обладали разумом. И если на первого Авель мог положиться, то постоянное присутствие второго требовалось в мёртвом мире — он должен был защищать реликвии.
Авель снял одну из множества масок и положил недалеко от себя. Тысячи людей гадали над тем, кто же может прятаться за этими ужасающими масками. Женщины представляли невероятно красивого юношу, мужчины представляли лицо война, изуродованное многочисленными битвами. Правда находилась где-то по середине.