Испытание верностью
Шрифт:
С водителем Егора, Юрой, как оказалось, я уже знакома. Это он подпёр Опель Тарановского. Что тогда, что сейчас, он был предельно вежлив, спокоен, с лишними расспросами не лез, а молча вел машину, лишь изредка бросая на меня пытливые взгляды. Я тоже не отличалась болтливостью. Мозги закипали от предстоящего визита к прокурору. Подумать только! Я и ОН! Не думала, что в первый же день на меня повесят что-то подобное. Может, это очередная проверка?
В любом случае, изучить содержимое конверта не получилось:
В приемной было многолюдно. Не стала выделяться особым положением. Тут все такие. Хотя Студинский намекнул, что я могу идти на пролом, ни перед кем не объясняясь. Я же, как культурная, воспитанная девушка, терпеливо дожидалась своей очереди, не прекращая глазеть по сторонам и в нужный момент, холодея, остановилась перед высокой, оббитой чёрным дерматином дверью ведущей в кабинет прокурора города, мысленно перекрестившись. Не знаю, что в этом конверте, но мне особо остро захотелось использовать десятки вариантов демарша, сослаться на какую-либо причину, лишь бы оказаться как можно дальше. Набравшись храбрости, решительно потянула на себя дверь.
Моренко восседал в кожаном кресле, подобно царю. Внушительный, добротный, мордатый. При моем появлении аж привстал, рассматривая с ног до головы.
— Ты кто? — взгляд удивлённо-брезгливый, как на таракана, неожиданно оказавшегося в его супе.
— Я от Студинского, — достала объемный конверт и протянула прокурору. — Он просил передать привет и сказать, что память у него хорошая.
Моренко поменялся в лице. Сначала покраснел, как рак, а потом побледнел, стоило только распечатать и изучить содержимое конверта.
— Ах ты ж… су**ра, — озверел, вскочив с кресла и отшвырнул конверт на пол. Из него выпали снимки, какие-то расписки. Пока он стоял ко мне спиной, я успела разглядеть одну фотографию, на которой он, полностью голый, ублажал двух загорелых красавиц. — Твой шеф мастак выбить землю из-под ног, ничего не скажешь, — обернулся, продолжая бурно дышать. Лицо пошло бордовыми пятнами. — Передашь ему, что я всё понял и к завтрашнему дню проблема решиться.
Вот это да! Умеют ведь люди давить на слабые места. А вся суть в чем? В проинформированности. Подобного добивался и Удовиченко.
Домой ехала, полностью сосредоточившись на предстоящей встрече.
Даже не успела переодеться, как он позвонил и вызвал на ковер.
Тонированный, устрашающий Джип притаился у соседнего дома, предварительно переполошив «местную братву» и призывно моргнул фарами. Из заднего пассажирского окна торчала рука с зажженной сигаретой. Она махнула, подзывая к себе поближе, и я приговорено запрыгнула в салон, содрогаясь от предстоящего разговора.
— Какая же ты всё-таки умница, — начал Удовиченко, довольно улыбаясь. — Я знал, что не прогадал, выбрав тебя на это дело.
— Было не просто, — опустила взгляд, чувствуя себя неуютно.
— А кто сказал, что будет легко? Это только начало. Дальше будет ещё сложнее. Но ты ведь
Ненавидя и презирая себя, я поведала о вчерашнем и сегодняшнем дне, почему-то утаив о заключенном договоре. Тимур одобрительно кивал головой, изредка улыбаясь, и скользил рукой по бедру, подымаясь всё выше и выше. Платье бесстыдно задралось. Я попыталась отсесть, избегая дальнейшего вторжения, однако он сжал второе колено свободной рукой, пригвоздив к сидению.
— Не рыпайся, — прорычал, уткнувшись носом в мой висок. — Чем больше ты дергаешься, тем больше я возбуждаюсь. Ты ведь не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь?
Я замотала головой, проглотив ком в горле. Сволочь. Какая же всё-таки своло-о-очь…
— Ну, чего зависла? Что было в конверте?
— Я не знаю, — непроизвольно скривилась, почувствовав весьма ощутимые поглаживания лобка. — У меня не было возможности посмотреть.
Говорить о фотографиях перехотелось. Знала, что не на руку, но подобное обращение убило желание откровенничать. Если такой умный, пускай сам докопается.
— Ты ведь не думаешь играть со мной в игры? — Удовиченко с силой, до боли сжал колено и просунул два пальца под кружево трусиков. — Сидеть!!! — громыхнул, когда я принялась сбрасывать наглые руки.
— Мне больно!
— А ты как хотела? Разочаровала под конец, вот я и злюсь. За каждый успешный доклад – поощрение. За провальный – буду наказывать. Ты ведь ещё не в курсе, а твой брат переведён в одиночную камеру с намного лучшими условиями. Ты хоть понимаешь, что это значит?
Я так и замерла, прекратив вырываться.
— Понимаю… — выдохнула, почувствовав, как один из пальцев нырнул между половых губ и начал неприятно массировать клитор.
— Не слышу слов благодарности!
— Спасибо... — промямлила, незаметно сжав руку в кулак.
— Вот та-а-ак, — откинулся назад и, оставив меня в покое, поправил галстук. — Скажи спасибо, что для Студинского выбрал. Иначе… была бы подомной. Смотри, в следующий раз жду более конкретной информации, — и открыв дверь, дал понять, что на сегодня разговор окончен.
Домой шла не разбирая дороги. Странно, но слез не было. Человек когда плачет? Когда незаслуженно обидели. Когда больно и плохо. Когда утеряно нечто ценное, самое важное в мире. Я ощущала лишь пустоту. Будто не принадлежу самой себе.
Так и залезла в ванную: в нижнем белье и платье. Только вода не смогла смыть невидимое болото, в котором вязла с каждым днем всё больше и больше.
Это путь к саморазрушению. Медленный, но уверенный. Я или себя погублю, или брата.
Это не мой мир и не моя жизнь. Где-то на задворках подсознания проплыло осуждающее лицо отца, послышался счастливый смех матери.