Испытание верностью
Шрифт:
— Нет, ничего, — глубоко выдохнула, справляясь с эмоциями.
— Да ты что?!.. Так! Никуда не уходи, я сейчас же еду к тебе – расскажешь во всех подробностях.
— Стой, стой! Никуда не приезжай. Я сейчас попробую пробиться к Дане. Давай потом встретимся? Я позвоню если что.
Каково же было разочарование, когда, преодолев не близкий путь, выяснилось, что свой лимит встреч в этом месяце Даня уже вычерпал. Как она не просила, как не умоляла – всё бестолку. Ей в весьма грубой манере дали понять, что тюрьма не проходной двор
Пришлось тащиться обратно в город не солоно хлебавши.
Вот теперь Лида испытала нечеловеческую усталость. Она навалилась на плечи, сдавила виски, упала камнем на ноги. Пришел упадок сил. У любого человека есть лимитированный запас энергии. Её тоже не бесконечный.
Тимохиной позвонила из ближайшего автомата и договорились встретиться через час.
После всех неудач вяло шла по улице и думала о том, как всё же послать весточку брату, не привлекая при этом к нему особого внимания.
Сзади, по пятам, крался тонированный Джип, преследуя её, и выжидая подходящего момента. Он и наступил, момент этот, стоило ей свернуть в небольшой сквер.
Не успела опомниться, даже закричать толком не получилось: два здоровенных амбала в один миг, на ходу, затащили её в салон, ударив чем-то тяжёлым по голове.
Час расплаты настал.
Конец первой части!
Часть 2
Глава 1
— Лида, Лида, а я-то думал, мы с тобой договорились.
— Не надо, умоляю!
— Ну-у-у, думаешь мне охота опускаться до подобного. Поставь себя на мое место – ну не могу я пустить всё на самотёк. Не люблю, когда меня не воспринимают всерьёз.
— Только не трогайте Даню. Я виновата, не он.
— Ты… конечно ты. На мою компанию с самого утра наехали неизвестные в балаклавах. Моих людей обвинили в коррупционных схемах. Студинский, вместо того, чтобы торчать в Москве – в первых рядах активистов. Какого х** Лида! Тебе жить надоело? Скажи, надоело? Неужели он важнее брата?..
Сознание уплыло. Осталась только темнота. Так спокойно. И дождь, и мрак – в них можно скрыться. Никто не увидит твоей боли, искаженного муками лица.
Самообман. Какой же это всё-таки самообман.
Я стонала, металась в горячке, задыхалась. Кричала. Никто не слышал. Не спешил на помощь.
Разве не слышите? У меня уже нет сил, так охрипла, голос сел от крика на весь лес. А вы всё не идёте.
— Лида-а-а…
Этот голос… Наконец-то, хоть кто-то.
— Мама-а-а-а-а…
— Просыпайся. Всё хорошо.
— Нет, не хорошо. Не хочу просыпаться.
— Знаю, родная, знаю.
— Мне так тебя не хватает.
— Я всегда рядом. Давай, открывай глазки! Тебя там ждут.
— Не хочу. Мне так плохо…
— Знаешь, так получилось, что я не могу пережить оргазмической разрядки, пока не причиню физическую боль. Ты ведь простишь меня? Я ведь не со зла. Поверь, я долго сдерживался. Не хотел калечить, но… вряд ли ты выберешь смерть.
Лучше смерть…
Память… Она как и подсознание, просыпается одной из первых. Я слышала шорохи, шарканье шагов, отдаленные голоса.
Запахи… необычные, непривычные. Откуда они здесь? Я узнала хлорку, йод, спирт. Больница. А память тут как тут – наседает сверху, топчется на груди, вливается в уши, смешиваясь с реальностью. Она, реальность, яркими вспышками перед глазами, запечатленными кадрами жестокости.
Там есть что-то ещё. Да-а-а, есть. Егор есть, его губы есть. Обжигающие прикосновения. Внутри так приятно и болезненно. Сладко и горько. Именно за эти воспоминания хватаюсь всеми силами, стараюсь удержаться на плаву безжалостной действительности.
Хотела открыть глаза – не получается. Пошевелить рукой – тоже самое. Сделать вдох – проблематично. Почему так больно в боку? Странно, со стопроцентной уверенностью могу сказать, что лицо не пострадало. Подарок от палача-изверга. Зато тело…
Всё же попробовала приподнять веки. Медленно, осторожно. Пока расплывчато, не чётко, но могу различить поникшие плечи Тимохиной, скрюченой матом на неудобном стульчике у изголовья, капельницу, две пустые койки у противоположной стены и противный коричнево-жёлтый цвет стен.
— Илон, — позвала, едва ворочая языком. Голос не мой, чужой.
Она подняла голову и громко вскрикнула, вскочив на ноги.
— Наконец-то… Ты как? Пить хочешь? Хочешь?.. Подожди, я сейчас налью. Нет, сначала врача...
— Даня-я-я… — попыталась приподнять корпус и протяжно застонала: всё тело пронзила острая боль.
Илонка опустилась на корточки, взяв меня за руку, и принялась гладить по голове.
— Тихо, тихо, шшш, подожди ты со своим Даней. Сама с того света вернулась.
Как же она не понимала – пока я тут валяюсь, брата могут избить и похлеще.
— Мне нужно его увидеть.
— Ты опоумела? Какой увидеть? Сначала в туалет начни ходить на своих двух, а потом уже за брата переживай.
Я ни в какую. Знаю, упёртая. Пускай только стены прекратят волнообразно выдуваться, сразу дам деру. Ещё увидим, кто кого. Снова попыталась подняться. На этот раз даже смогла сесть, но Тимохина, мать бы её так, надавила на плечи, пригвоздив к подушке. Зашипела. Да что же это такое.