Испытание веры
Шрифт:
— Это все, что от нее осталось, — ответил на невысказанный вопрос Брасье. — Но личинка успела обжечь вас.
И только после этих слов Иеро почувствовал зуд. Зудело все тело, хотелось вонзить в кожу ногти.
— Ничего, — ответил он. — Пройдет.
Иеро поднялся. Ноги подрагивали, но держали.
Джон подал одежду. Одеваясь, он про себя читал молитву терпения. В конце концов боль — это иллюзия. Порождение нервных сигналов. Замени ее другой иллюзией, учили в семинарии. Иеро отведал бунчуков столько, сколько и положено было в первые годы семинарии и под конец боли не чувствовал совершенно, но сегодняшнее испытание много злее прежних. При известной тренировки тело само вырабатывает подобное лукинаге вещество, эндолукинагу, как говорят заклинатели. Пьянит не хуже манной водки. Вот их и тренировали бунчуками пониже спины… Умудренный муж рад любому опыту, писал величайший Лек-Сий.
— Нужно послать к Людям Льда. Пусть наводят порядок на своем озере — сожгут, на всякий случай, останки сайрена.
— Хорошо, пер Иеро, так и поступим. Вы сможете идти?
— Отчего же нет?
Иеро доказал, что слов на воду не бросает. Дошел.
— Вы куда, пер Иеро? Казармы в противоположной стороне.
— Я иду к себе.
— Но ведь…
— Хорош священник, боящийся войти в собственный дом. Будьте уверены, я в петлю лезть не собираюсь, — сейчас Иеро чувствовал себя так, словно без меры выпил манной водки. Это бывает — после сильной боли. Или вместе с ней.
— Но вы нездоровы.
— Я все-таки священник, постараюсь себе помочь. Или в поселке есть еще один лекарь?
— Нет, но…
— А раз нет, то и толковать не о чем. Помогите дойти.
Капитан Брасье спорить не стал. Вместе с Джоном довел Иеро до цели. Вошел в домик, осмотрел его и, пожелав хорошо отдохнуть, вышел. Иеро знал, что Джон остался снаружи. На всякий случай. Ну и пусть.
Он лег на ложе, попытался оценить свое состояние. Лихорадка, зуд, боль. Последствие контакта с личинкой сайрена. Чем все кончится, оставалось гадать — прежде подобных событий заклинатели аббатства не знали. Вернее, не знал Иеро. Он был прилежным семинаристом. Но, увы, не самым прилежным.
Нужно избавить себя, свое тело от яда куколки сайрена. Священник обыкновенно был и целителем, лечил всех, кто не лечился сам. Кто будет лечить священника?
Софизм.
Мысли продолжали путаться. Нужно спешить, пока еще есть граница между бредом и явью.
Он встал. Все же перемена, отвлечение. Заглянул в дорожную сумку, посмотрел, чем богат. Запасы, привезенные из Аббатства, невелики — он ведь не рассчитывал, что придется заниматься врачеванием. Травы — мышатник, кощеевы слезки, болиголов, корень Пилигрима. Ланцет, корпия, сушеные пиявки, тертый шмель, вот и все.
Пожалуй, лучше попробовать корень Пилигрима. Если он спасает от тофан, спасет и от личиночного яда. Почему второе вытекало из первого, Иеро не стал и задумываться, просто отрезал кусочек корешка и начал жевать.
Вкус ужасный. Но и вкус — тоже иллюзия.
Он опять лег. Усталость, не ищущая покоя.
Если бы у него был Красный Корень! Но Красный Корень был редкостью исключительной, и только заклинатель мог владеть им, а никак не семинарист. Но, быть может, корень был у пера Кельвина?
Эта мысль была, скорее, предлогом, чтобы покинуть ложе. Разумным предлогом. Другие же мысли были поплоше — царапать стену, выть, взять скребок и, вместо лорса, оскрести себя до крови.
Может, и правду манной водки хлебнуть? Опять же, есть она в доме или нет? Загадка.
Стараясь сохранять самообладание, Иеро вновь поднялся. Где могут храниться травы пера Кельвина? Они непременно должны быть здесь, пер Кельвин опытнейший врачеватель.
Он шарил по полочкам, в ящиках шкафчика, той же немудреной работы, что и мебель в доме Совета, заглянул в сундучок.
Нигде трав не было.
А ну, как под ложем? Он встал на колени, посмотрел.
Трав, конечно, не было и там. Но Иеро заметил, что под ложем в полу есть железное кольцо. Люк!
Он напрягся, пытаясь отодвинуть ложе. Неказисто, но крепко сколочено. Не поддается.
Он даже помянул Ин-Ста, первого прислужника Нечистого. Зря осквернился, не помогло ничуть. От зуда слезы застилали глаза. Думай, голова, думай! Как-то же пер Кельвин сдвигал ложе. Ох, это так просто, и лишь болезнь не дала разглядеть очевидное. Плохо. Но если он осознает, что плохо, не все потеряно.
Иеро откинул ложе вверх, закрепил его скобой. Люк… Куда он ведет?
Иеро подцепил пальцем (красным и отечным) кольцо.
Темно внизу. Он подобрал свечу, зажег чертовым пальцем, ногой нащупал ступеньку деревянной лестницы.
Лучше бы не лезть. Подвернется нога, упадет, ударится головой. На всю семинарию прославится. Не опоздать бы на вечернюю молитву, иначе влетит от декана.
Он удержался на лестнице, не упал.
И очень хорошо, что не упал. Потому что лестница насчитывала тридцать ступенек — если не больше, потому что он, считая, дважды сбился. Вольно ж было перу Кельвину рыть такой глубокий погреб.
Свет свечи оказался слишком слабым. Из отверстия люка, маленького светлого квадратика, света тоже чуть.
Он, наконец, ступил на дно.
Пол ровный и гладкий, но не скользкий. Стен не видно. Это не погреб, какой делают крестьяне, да и священники в своих домах. Куда погребу. Похоже, это был зал, побольше, чем трапезная в семинарии.
Он таки споткнулся на ровном месте и упал.
Свеча откатилась и погасла.
И здесь Иеро увидел, что сам он — светится!
Свет, мерцающий, зеленовато-голубой, исходил из рук.
Иеро поднял подол рубахи. Так и есть — он весь светится. Несильно, на свету не заметишь. Но здесь…
Открытие не напугало Иеро и не удивило. Он принял свечение, как должное, отметив только, что причина его, скорее всего, не имеет никакого отношения к Смерти. В Голубых Пустынях, учили в семинарии, можно попасть в область Свечения Смерти и засветиться самому. Это означает верную смерть, теперь уже с маленькой буквы, но смерть от Смерти всегда сопровождается мучительной рвотой, идущей бок о бок со свечением, и никто из светившихся не переживал ночь. Он не знает, переживет ночь, нет, тут и ночи-то никакой нет, наверху, то есть. Но есть, есть ему вдруг захотелось безобразно.