Испытание веры
Шрифт:
Сидение удобное. Только пол нет-нет, а и вздрогнет. И снаружи гул, странная гроза грохочет неподалеку.
— Наверное, удивляетесь. А виду не показываете. Замечательно, замечательно. Правильно, я в гости затащил, мне и потчевать. Мы с вами, дорогой наш пер Иеро, находимся на Камляске — вернее, в субнави Камляски. Две тысячи верст единым махом. Неплохо, а? Это вам не полеты во сне и наяву.
— Две тысячи верст?
— Ах, простите, старого дуралея новым мерам не выучишь. Пятьсот лье, и все горами да Тайгом. В высокой Нави, конечно, вообще нет расстояний, мигнул, и ты хоть на Луне, хоть за Луной, но что оттуда, из высокой Нави, видно? Меня, букашечку? Нет, лицом к лицу лица не разглядеть, но сверху тоже видно очень мало. Отдельный человек теряется, все обретает масштабы вселенские. А мы давай — ты уж прости старика за тыканье — займемся народной дипломатией, сядем рядком да и поговорим за чайком. Ты как насчет чаю, душа моя?
— Благодарю.
— Вот и замечательно. Надежда, организуй нам чайку!
Надежда выскользнула из соседней комнаты — полувоздушное существо по возрасту — внучка старичка-колобка. Или правнучка.
Чай, горячий и ароматный, был уже налит в фарфоровые чашечки, а чашечки поставлены на поднос, расписанный чудными цветами. Надежда поставила поднос на стол и, уходя, стрельнула в Иеро глазками. Не глазками — глазищами, бездонными, как само небо.
— Пустое, — успокоил его старичок. — Надежда не человек, не суккуб даже а так… функция.
Однако, поежился Иеро. Угораздит же.
— О тебе, друг мой, мне рассказал твой товарищ. Помнишь товарища-то?
— У меня много товарищей, — ответил Иеро.
— Как я тебе завидую, — вздохнул старичок, но печалился недолго. — Я о мастере С'Видлере, с которым вы наш Мир отстояли там, в Верхней Нави.
— А… — протянул Иеро.
— Горло болит? — участливо поинтересовался старичок.
— Нет, я так…
— Товарищами не растакивайся, советую наперед. С'Видлер уж хвалил тебя, хвалил. Открытая, мол, душа, и голова на плечах своя, а не чужая. Вот я и подумал, что, если тебя в гости пригласить, покалякать. Тем более, что мы с тобою два сапога на одну ногу.
— Простите?
— Оба, говорю, сидим по горло в… в рашиновой зоне. А между зонами, душа моя, есть особое родство, что и позволило устроить тоннель в субнави. Гора с горою не сходятся, а зона с зоной встретятся. Главное, никто ничего и не узнает, — он хихикнул и потер ручки. — Итак, душа моя, отдохнул ли ты?
— Вполне.
— Тогда не угодно ль выйти на улицу, глянуть на село? — он встал и приглашающе показал рукою.
— Отчего ж не глянуть, — Иеро поставил чашку на блюдечко и пошел вслед за старичком.
Снаружи было светло! Не как днем, нет, но свет, бивший от фонарей на высоких столбах, был виден, наверное, и за десять лье, до того яркий.
— Электрификация всей Камляски. Энергия термальная, все одно зря пропадает. Пусть посветит опществу-то, оно и полезно, лишний раз не споткнешься.
Фонари стояли вдоль улицы, ряда аккуратненьких домиков. Они и сами вышли из такого же, стены деревянные, крыши блестящие, оцинкованного железа. Тьфу, это ведь Навь, напомнил он себе. Думай о своем доме, как о дворце — дворец в Нави и выйдет.
Над поселением нависали горы — огромные, до неба, а вдали высилась совсем уж гигантская гора, огненная, полыхающая, по склонам которой текла огненная же река. Гора рокотала, да так, что земля содрогалась.
— Недурно, правда? Космическое зрелище. Здесь зарождается новый эпос — Люди из пламени или что-нибудь в этом роде. Ты стихов не пишешь?
— Нет, — соврать не соврал, а и правды не сказал. С тех пор, как он отправился с малым караваном в Но-Ом, стало не до писаний. А если придет на ум строфа-другая, так и запомнить можно.
— А я, грешен, балуюсь. Душою молод, оттого и тянется рука к перу. Ладно, в другой раз как-нибудь. Это — поселение Камляска-восемь. Здесь мы занимаемся тем же, чем и вы в Но-Оме — добываем рашшин.
Иеро остолбенел. Получается, Великая Тайна и не тайна вовсе?
— Конечно, тебе это известно, — продолжал старик, деликатно не обращая внимание на изумление Иеро. — Ментальное зондирование — палка о двух концах, посредине гвоздик. Ты не обращай внимание, я тут недавно препотешную поэму сочинял, и никак из образа не выйду.
— Да я ничего…
— И славненько. Значит, и вы, и мы добываем столько рашшину, сколько можем. И там, где можем. У вас, похоже, месторождение древнее, поди и самородки встречаются?
Иеро промолчал.
— А у нас — молодое, и потому глубокое. Под землю не сунешься, магма да газы, мы и приспособились, извернулись. Вся жизнь такая, изворачиваешься да изворачиваешься… Здесь прежде гейзеры были. Целая долина гейзеров. Вот я и придумал — зачем лесть в глубину, если глубина сама навстречу идет? Каждый гейзер теперь отдает воду в специальное устройство. Там из нее и выделяют рашшин, а заодно и десяток других элементов Менделя — Еива. У вас, небось, таблицу иначе зовут? Знаю, знаю, все по своему переделать хотите. Ладно. Вот что меня тревожит, душа моя: уж больно мало последнее время рашшина из-под земли прет. Буквально крупицы. Оно бы и ничего, крупица к крупице — нищему рукавицы, да у вас счет на золотники. Сегодня на золотники, завтра на фунты, нехорошо выйдет. Равновесие нарушится, соблазн появится.
— Вы предлагаете мне заняться саботажем?
— В самую точку попал, душа моя. Именно саботажем. Плюнь ты на этот рашшин, займись лучше золотом, а то и серебром. По секрету, я серебро больше золота уважаю. Думаешь, только мы в Навь ходим? Не-ет, душа моя, такие чудища попадаются, что даже мое перо — оцени, а — даже мое перо! звучит! — оно бессильно выразить их мерзость и отвратность. На серебро одна и надежда, ну, еще кол осиновый разве. Хотя, думаю, предрассудок этот — насчет осины. Вылезет в наш мир из Нави преужасная монструозия, а тут ты, душа моя, серебром богатый, ее и охлонишь! Почет и уважение со всех концов Канды! Даже мы с Камляски поклон пришлем. Восчувствуй! — старик оглядел Иеро с головы до ног и вздохнул. — Ладно, это я так. В порядке инициативной вербовки. Не спросишь — не узнаешь. Идем, увидишь наши тайны…
Под ногами была не грязь, а спекшаяся смола, твердая. Непривычно, но чисто. Зато земли не слышно, ее дыхания. Короста, истинно, короста на лике земном.
Старик подвел его к домику.
— Добытные избы, душа моя. Маленькие заводики по извлечению рашшина из гейзерных вод.
Дверь не открылась, а отъехала в сторону. Внутри, в полумраке, он увидел нагромождение баков, змеевиков, трубок, пахло серой и грозой одновременно. Раздалось шипение, в баке заклекотало. А большой бак, в нем парза можно сварить.