Испытание волхва
Шрифт:
– Я тебя не понимаю, – сказала старуха, догадавшись, что ворона пытается ей что-то сказать. – Лети-ка лучше к хозяевам усадьбы и скажи им, что пришла Матрёна Степановна. Они меня знают. Жена жреца Марина жила в моём доме в Куличках до своего замужества. Она тогда еще работала учительницей в поселковой школе…
Она замолчала, вдруг поймав себя на мысли, что разговаривает с птицей. Это так поразило бабку Матрёну, что она сердито воскликнула, обращаясь уже к самой себе:
– Вот дурища-то! Совсем с ума спятила на старости лет.
Какое-то время старуха только ахала и охала, браня себя. Неожиданно ворона произнесла что-то вроде «кау-кау», щёлкнула клювом и, к вящему изумлению бабки Матрёны, действительно улетела, будто собираясь исполнить её просьбу. Вскоре бабка Матрена увидела, что вдоль ограды к ней идёт какой-то человек. Когда он подошел ближе, она узнала в нём Олега, мужа Марины и молодого хозяина Усадьбы волхва, как его называли в Куличках. Он улыбался, явно радуясь нежданной гостье, и в то же время был немного удивлён, что также не мог скрыть.
– Матрёна Степановна, какими судьбами? – спрашивал он, не зная, как ему поступить – то ли приобнять её и поцеловать в щёку, как это принято в городе и между близкими людьми, то ли просто протянуть руку. Бабка Матрена, здороваясь с посторонними, предпочитала рукопожатия, однако Марину, считая её почти родной и искренне любя, она всегда целовала. Но Олег не был уверен, что любовь суровой старухи к его жене даёт ему те же права. Поэтому он растерянно топтался возле неё и ограничивался словами. – А уж Марина-то как рада будет! Она давно хотела показать вам нашу малышку.
– Что же помешало? – резонно спросила бабка Матрёна. – Я за забором не прячусь.
Олег смутился и попытался оправдаться:
– Уже собрались было, да у малышки зубки начали резаться. Просто беда! Плачет и плачет, и днем и ночью, аппетит совсем пропал. Мы с Мариной не знаем, что и делать, а от Тимофея в этом вопросе проку нет.
Бабка Матрёна покачала головой, то ли осуждая, то ли удивляясь.
– Охладите соску и дайте ребенку, пусть погрызёт, – посоветовала она. Олег даже не подозревал, что её голос может быть таким ласковым. – Ещё помогает массаж дёсен напальчником или мягкой щеткой. Так моя бабка делала, когда у меня самой зубки резались, а потом и я…
Она осеклась, и Олег знал почему. Марина рассказывала ему, что бабка Матрена не любила вспоминать при чужих людях о своём собственном ребёнке, которого потеряла в молодости. Старуха не терпела жалости к себе и предпочла замкнуться в своём горе, страдать в одиночестве.
«Время было такое», – грустно говорила Марина. – «Когда люди старались быть крепче железа. Помнишь, как Маяковский писал: «Гвозди бы делать из этих людей…»? А также они воспевали стальные руки-крылья. Просто ужас, правда?»
Олег соглашался с ней и жалел бабку Матрёну, а еще радовался тому, что они живут в другое время и что его жена не такая…
Как бы он сам поступил, случись с ним та же беда, что и с бабкой Матрёной, Олег не знал и даже думать об этом не хотел. Поэтому сейчас он быстро перевёл разговор на другую тему.
– Что же это мы здесь с вами стоим, Матрёна Степановна? – воскликнул он. – Прошу, прошу за мной! Как говорится, гость в дом – Бог в дом.
Но упоминание о боге, который незадолго до этого стал невольной причиной её ссоры с братом, только причинило бабке Матрёне новую боль. Лицо своенравной старухи стало мрачнее грозовой тучи. И её голос изменился до неузнаваемости, когда она – будто гром прогремел, – сурово произнесла:
– По делу я. К тебе, не к Марине. Ты уж не взыщи со старухи. К ней в другой раз зайду, коли позовёте.
Олег не смог скрыть своего удивления. Но из опасения допустить новый промах он не стал расспрашивать, ожидая, когда она сама расскажет.
– Горе у меня, – опустив голову, чтобы не было видно её слез, тихо проговорила бабка Матрёна. – Машенька, любимица моя, умерла лютой смертью. Заклевали её вороны.
Над их головами раздалось негодующее карканье. Бабка Матрёна подняла голову и увидела всё ту же черную, с белыми подпалинами на шее, словно ожерелье, ворону. Птица вернулась и теперь, казалось, прислушивалась к их разговору, вертя головой и щёлкая клювом.
– Такие же, как эта, – с ненавистью сказала старуха, показывая на ворону. – Набросились на Машеньку мою, истерзали и даже косточек не оставили.
Ворона снова издала звук, похожий на «кххра». Олег, недоумённо покачав головой, спросил:
– Вы это сами видели, Матрёна Степановна, своими глазами?
– Добрые люди рассказали, – с достоинством ответила она. – Или ты не веришь мне?
– Вам верю. А вот добрым людям… И сам остерёгся бы, и вас хочу предостеречь.
– Зачем им лгать? – сказала бабка Матрёна, но уже не так уверенно, как до этого.
– Этого я не знаю. Но Гавран утверждает, что такого не было. Не виновны вороны в смерти вашей Машеньки.
– А кто же тогда? – растерянно спросила старуха.
– А вот это Гавран пообещал выяснить, – произнёс Олег мягко. – И я не сомневаюсь, что он сдержит своё обещание.
– Да кто он такой, этот твой Гавран?! – возопила бабка Матрена, перестав что-либо понимать. – Хочу сама его расспросить! Где мне его сыскать, говори?
– Далеко ходить не надо. – Олег показал на ворона с белыми подпалинами. – Прошу любить и жаловать – Гавран.
После этого он обратился к ворону:
– Гавран, а это Матрёна Степановна, как ты уже слышал. Марина любит её. Полюби и ты.
И Олег, прищелкивая языком, издал несколько звуков наподобие вороньего карканья:
– Укуа! Крау!
– Да ты смеёшься надо мной, что ли, молодец? – возмутилась бабка Матрена.
Но Олег не успел ответить. Гавран разразился гневной тирадой, в которой можно было разобрать только неоднократно повторяемые звуки «крхаа – кхаа – кххра», но произносимые с разной интонацией. Казалось, он обращается к бабке Матрёне и выговаривает ей за её слова. Старуха с возрастающим изумлением слушала его, словно понимала. Когда ворон смолк, она уже не пыталась возражать, опасаясь вызвать новый приступ вороньего гнева. Она вспомнила, что говорили в дни её юности о способности старого хозяина Усадьбы волхва говорить с дикими зверями и птицами. Тогда она не верила этим слухам. Но сейчас убедилась сама, что подобным даром обладает и его внук, говорящий на её глазах с вороном при помощи непонятных картавых звуков, и к тому же понимающий его карканье.