Испытание волхва
Шрифт:
Видимо, юный звонарь заранее был проинструктирован настоятелем, как следует поступать в подобных случаях. Упрямое выражение на его лице сразу сменилось приторно-умильным.
– Благое дело, – произнес он важно, явно подражая отцу Клименту. – Идите за мной, я провожу вас к батюшке. Быть может, он уже бодрствует.
Степенно ступая, юноша повёл приятелей на задний двор храма, где в небольшом деревянном строении обитал отец Климент. Дом давно требовал ремонта, а дверь его была настолько хлипкой, что, казалось, могла слететь с проржавевших петель от одного удара. Возможно, поэтому юный звонарь вошёл, не постучав, после чего сделал знак мужчинам следовать за ним. Внутри дом выглядел не менее плачевно. В нём была всего одна комната с единственным крошечным окошком крестообразной формы, почти не пропускавшим дневной свет. Из мебели имелись только кровать, шкаф, стол и несколько табуретов, все рассохшиеся и кривоногие. На одном из табуретов, спиной к гостям, восседал отец Климент. На небольшой электрической плитке батюшка топил в железной миске воск, который затем разливал по удлиненным формочкам разных размеров, расставленным перед ним на столе. Здесь же лежали уже готовые свечи. В комнате стоял густой дух, который не каждый мог выдержать. Образовался он из аромата кислых щей, любимого блюда батюшки, и запаха парафина. Однако самого отца Климента это явно не беспокоило.
– Христос воскресе, ваше высокопреподобие, – почтительно произнёс юноша, крестясь и кланяясь в пояс.
Было заметно, что он относится к настоятелю с благоговением. Вероятно, этому немало способствовала густая окладистая борода батюшки, которая сильно старила его, но придавала облику почти монашескую отрешённость и даже некоторую святость. Не оборачиваясь, отец Климент произнёс:
– Чего надобно, отрок? От безделья маешься, а гуси окаянные, небось, опять на паперти возлегают…
– Пришли к вам, отец Климент, – поспешил сказать юноша, опасаясь, что настоятель может наговорить лишнего при посторонних. – Желают пожертвовать на храм.
– Благое дело, – радостно проговорил отец Климент, ставя миску на стол и поднимаясь с табурета. Но при взгляде на гостей улыбка на его лице мгновенно погасла. Он нахмурился и гневно пророкотал, сотрясая стены: – Посмеяться надо мной решили, злыдни анафемские?
– Как можно, батюшка! – запротестовал Егорша. Он достал из кармана одну из тех купюр, которые до этого им отдал водитель автобуса, и протянул её отцу Клименту. – Вот, жертвуем на церковь святых мучеников Феодора Варяга и сына его Иоанна!
На лице отца Климента отразилась внутренняя борьба. Наконец батюшка, тяжко вздохнув, взял купюры. После чего, издав звук, похожий на стон, он перекрестил приятелей.
– Бог с вами, заблудшие души! В доме Спасителя нашего обителей много. Найдётся приют и для вас.
Он протянул руку, и Егорша поцеловал её. То же самое после недолгого колебания сделал и Колян. Махнув на них рукой, которую они только что облобызали, отец Климент сурово произнёс:
– Идите и не грешите. А то прокляну, ей-Богу!
Но Егорша не двинулся с места.
– Батюшка! – проговорил он, делая вид, что не замечает недоброжелательного отношения отца Климента. – Прошу благословить нас на богоугодное дело.
Отец Климент не ожидал такого и был до крайности изумлён.
– Что еще за дело? – рыкнул он, стараясь скрыть за грозным видом свою растерянность. – Не всякое деяние Господь одобрит!
– Хотим с другом школу в Куличках построить, – пояснил Егорша, стараясь, чтобы его голос звучал смиренно. – Взамен той, что сгорела. Только пропитана она будет духом православной веры, а не язычества, как прежняя. Благословите, батюшка!
Отец Климент задумчиво смотрел на него, не зная, верить или нет его словам. Идея ему понравилась. Душа батюшки никогда не лежала к школе, которую строил в Куличках хозяин Усадьбы волхва, язычник и жрец богопротивного Велеса. И когда школа сгорела, он не сильно опечалился, только назидательно обронил: «На всё воля Божья!». Отца Климента немного смущало, что Бог избрал орудием своей воли таких людей, как Егорша и Колян, имевших в поселке одиозную репутацию, но он постарался не думать, а потом и вовсе забыть об этом. И вот сейчас те же самые Егорша и Колян предлагали ему то, о чём он втайне мечтал. И если это была не воля Божья, то что? Неужели происки дьявола? Отец Климент чувствовал себя в затруднении.
– Благословите, батюшка, – настойчиво повторил Егорша. – Наш участковый, Илья Семёнович, уже одобрил эту идею. Слово за вами.
Услышав, что местный участковый, уважаемый в посёлке человек и к тому же представитель власти, знает о будущей школе и даже одобряет её строительство, отец Климент уже не мог найти аргументов, чтобы отказать.
– Бог благословит ваши труды! – произнёс он, терзаясь сомнениями.
Но Егорша не стал дожидаться, пока сорняки недоверия прорастут в душе батюшки. Дёрнув за рукав Коляна, который всё это время, помня о недавнем разговоре, стоял молча в сторонке, он быстро вышел из комнаты. Колян поспешил за ним. Дверь жалобно всхлипнула за их спинами проржавевшими петлями, словно предостерегая приятелей вслед за отцом Климентом от дурных помыслов и поступков…
Но этот слабый звук заглушило оживлённое гоготание гусиного стада, пересекающего площадь вблизи храма. Гуси толкались, шумели и вели себя так, словно кроме них на свете никого не существовало, во всяком случае, с кем стоило бы считаться. Увидев птиц, Егорша радостно осклабился и толкнул приятеля в бок со словами:
– Эй, Колян! Ты только погляди, что нам бог посылает. Не откажешься от запечённого гуся на ужин?
Но тот взглянул на него с удивлением.
– Ты никак белены объелся? – спросил Колян. – Ведь это бабки Матрёны гуси! А старуха просто дьявол в юбке. И, кроме того, она родная сестра отца Климента, если ты забыл.
– Ну, как хочешь, – не стал слушать его доводов Егорша. – Только потом не проси!
Он сделал несколько шагов и догнал стадо. Двигался Егорша стремительно и бесшумно, даже внешне став похожим на дикого зверя, преследующего добычу, поэтому гуси не заметили его. Приблизившись к тому, который шёл последним, Егорша протянул руку и схватил птицу за длинную шею. Та не успела издать ни единого звука, и остальные гусаки ничего не заподозрили. Некоторое время птица судорожно сучила красными лапками, словно продолжая идти по площади. Затем раздался звук, напоминающий треск переломанного сучка, и она, содрогнувшись, безжизненно повисла с переломанной шеей. Егорша снял рюкзак, втиснул её внутрь и снова закинул рюкзак за спину. На это ему потребовалось не больше минуты.
– Вот и всё, а ты боялся, – проговорил Егорша, подойдя к приятелю и снисходительно похлопав его по плечу.
Колян ничего не сказал. Он действительно побаивался, но только не последствий кражи гуся, а своего друга, и уже давно. Особенно его устрашал словно кровоточащий глаз, в котором временами появлялась дикая, первобытная злоба, и в такие моменты спорить с Егоршей было смертельно опасно. Поэтому Колян соглашался с ним во всём, не желая вызвать вспышку гнева, последствия которого были непредсказуемы. Сначала он делал это из страха, а потом по привычке, молчаливо смирившись.