Испытание выживанием
Шрифт:
Возмущение длилось минуты две, а потом стало угасать по мере того, как мы принимали суровую правду. «Закон обратного усилия»[2] предстал перед нами во всей красе: чем больше мы пытались сопротивляться неизбежному, тем сильнее оно было нужно нам.
На наших лицах читалось обречение.
— Хотите вы или нет, но без этих недостающих частей генома, создание полноценной иммунной сыворотки невозможно.
С этими словами Кейн посмотрел на Тессу. По выражению ее лица было ясно, что она с идеей о новой охоте уже три ночи подряд спит, как я сплю с Маликом. Разница между нами была лишь в том, что я спала с обаятельным мускулистым страстным парнем, а она — с уродливой опасной и неотвратимой затеей.
— Хорошо, — неожиданно произнес Свен, — хочешь еще зараженных? Будут тебе зараженные.
Вот так неумеха-поваренок поставил точку нашему нытью, как и нашим же мечтам о вкусном завтраке.
Мы снова отправляемся на охоту.
17 января 2072 года. 07:00
Калеб
Я больше не чувствую пальцев рук, про ноги вообще молчу. Заряда моего костюма даже в энергосберегающем режиме хватило всего на три дня. Сегодня пошел уже четвертый день моих скитаний на безжизненной ледяной поверхности, которая встретила меня шквалом опасностей, словно человек никогда и не бродил по этим краям, а сама планета вообще непригодна для человеческой жизни.
Зато рай для зайцев и прочих малоклеточных, потому что зараженные охотятся только на человека!
Серьезно? Ты настолько зла на нас, гребанная вселенная? Ну подумаешь, истребили восемьдесят процентов животных видов за пятьдесят лет индустриализации! Подумаешь, опустошили водные ресурсы мирового океана на три четверти всего за сорок лет интенсивного рыболовства! Подумаешь, взорвали пару атомных бомб, а утечки с разрушенных ядерных станций окропили радиацией тысячи квадратных километров!
«Да, вашу мать. Я настолько зла на вас, идиоты!»
В моей голове все чаще звучат фантастические диалоги между мной и природой, богом, умершими людьми. У каждой стороны свои претензии, а поскольку у меня отсутствует собеседник, то мне самому приходится отстаивать правоту каждой из сторон, и все это выливается в спор с самим собой. Я один раз даже заигрался и дал себе пощечину от имени озонового слоя, который мои предки истончили парниковыми выбросами. Я медленно схожу с ума в своем одиноком путешествии по враждебной земле, где за каждым стволом дерева прячется угроза.
Первая опасность — холод. Температура опустилась до минус шестнадцати по Цельсию, а сегодня передвижение осложнил снегопад. Если бы мне пришлось блуждать по лесам в феврале, меня бы похоронило уже через два часа после выхода из базы. Хотя кто знает, может, по этим лесам до февраля и догуляю.
Я иду и иду, продолжаю делать шаг за шагом по сугробам, иногда увязаю в них по самый пояс, но продолжаю идти, потому что движение — это жизнь. Как только я остановлюсь, тело перестанет вырабатывать энергию, а значит организму нечем будет согреваться. Знаете, кто я? Я маховик Халила, который механическую энергию превращал в тепло аккумуляторов, когда Халил на том странном велосипеде педали наяривал.
Ох, не слушайте меня. Говорю ж, я конкретно спятил.
В зимнюю экипировку Падальщика встроены согревающие пластины, но они тратят слишком много заряда аккумуляторов, поэтому я включаю их на самую малую мощность только по ночам во время сна, а днем же согреваюсь движением. Я останавливаюсь только когда пикает датчик движения, засекающий всякую живность размером больше белки. Как вы понимаете, останавливаюсь я практически на каждом шагу!
— Возьмите снайперскую винтовку, сержант. Там, куда вы направляетесь, она понадобится.
Сукин ты сын, Маргинал! Ты ведь изначально знал, что тащишь меня на поверхность! Серьезно, чувак? Это единственное безопасное место, что ты нашел для меня? Если я когда-нибудь выберусь отсюда живым, я найду этого невидимого помощника и затолкаю его в принтер Горе-Федора, на котором он протеиновые батончики печатает!
Ну хоть про винтовку сказал, и на том спасибо, потому что я пользуюсь ею постоянно! Пока электросистемы костюма работали и сигнализировали радарами и датчиками о движении в окрестностях, я следил за всякой живучей тварью в этом бесконечно белоснежном, плотном, холодном и опасном лесу. Зараженные встречались часто, все в спячке, моего запаха, скрытого под толщей экипировки, им не хватало для пробуждения. Он не интенсивен: я один, к тому же защищен угольными подкладками, подшитыми к броне — они служат для фильтрации моего человеческого запаха. Обнаружив вражескую группу, я брал в обход, чтобы увеличить радиус до моих потенциальных убийц. Я приноровился различать в прицеле их неподвижные синевато-белесые тела на фоне бесконечного снежного пейзажа, это непросто. Но с практикой пришел опыт, а с опытом пришло умение.
И вот теперь, когда датчики замолкли, и все, что у меня осталось в наличии — это мои органы восприятия: слух, зрение, нюх, интуиция, я словно научился различать зараженных, даже не видя их. Выстраиваю логикой примерные позиции их спячек что-то по памяти, что-то сам прикидываю, но пока что удача улыбалась мне.
Сплю я на деревьях, хотя помню из курса выживания, что можно вырыть нору в снегу, но не рискую. Помимо зараженных, тут водятся хищники типа волков, а еще мародеры, если им вдруг до сих пор удавалось оставаться в живых. Когда солнце уходит за горизонт, в лесу вообще ни зги не видно, а ночи зимой ой какие длинные! Я взбираюсь на толстые ветви сосен или дубов примерно на три метра над землей, выбирать надо обязательно пушистые деревья, чтобы затеряться в ветвях, еще нарежу их своим армейским ножом, обложу вокруг, как навес, подвязываю себя тросом к стволу и так и засыпаю. К слову, спится отлично! За день перехода я выбиваюсь из сил настолько, что меня срубает, едва я глаза закрою.
Протеиновые батончики из НАЗа[3] экипировки спасают от голода. Я съел один. Осталось еще три. Это значит, что через три дня я неизбежно столкнусь с тем, что помимо попыток согреться и оставаться невидимым для врага, мне нужно будет заботиться о пропитании. Охотиться нельзя. Костер не разжечь. Зараженные удивительным образом научились распознавать присутствие человека по пролитой крови и огню. Часто вспоминаю Тессу, которая всегда задавала вопрос:
— Если мы считаем их примитивными машинами для насыщения голода, как же они научились распознавать человека по результату его деятельности?
Ох, Тесса. Как же я скучаю по тебе. Мне не хватает тебя. Не хватает по-настоящему. Как тогда. Восемь лет назад. Когда ты была так близка.
Я засыпаю с мыслями о Тесс. Всегда только Тесс. Чаще всего перед глазами стоит картина того, как зараженный вгрызается ей в шею, и я оставляю ее умирать в той деревне. Как будто ее призрак уже почувствовал мою скорую гибель и бредет по моим следам, ожидая, когда я наконец сдамся в руки костлявой. Как бы я хотел, Тесс. Как бы я хотел снова оказаться рядом с тобой.