Испытание выживанием
Шрифт:
Я очутилась в странном месте, заполненном белесым туманом. Оно казалось и реальным и призрачным одновременно. Необъятная вселенная, существующая между жизнью и смертью. Я будто умерла и оказалась в месте, куда обычному человеку не попасть. Вот только этот туманный мир не приносил умиротворения, как обещают Библия, Коран или Тора. Все было с точностью наоборот — меня охватила тревога, потому что я чувствовала, что что-то здесь не так.
Абсолютная безвыходность из этого облачного болота заставляла задыхаться. Я растерянно бегала туда-сюда, отчаянно звала другие души потусить вместе, ведь переживать бесконечность в компании веселее, но все равно не достигала ни конца, ни края, ни чьих-либо ушей. Я могла воспарить или проваливаться сквозь туманную негу, но ни дна, ни потолка я не находила. Призрачный туман был вездесущ, без формы, без объема, без вкуса или запаха. Он был везде, и в то же время был пустым.
Я не могла проснуться — путы странного мира держали меня так прочно, как когда пытаешься сорваться во сне на стремительный бег, а ноги не слушаются, словно застряли в трясине. Я хотела умереть во сне, но и это было мне неподвластно. Я рыдала и кричала в пустоту «Довольно! Хватит!». Но не было никого, кто услышал бы меня. Я была одна в безграничной туманной пустоте.
И тогда я поняла, что это за место. Я поняла, почему из туманного болота невозможно выбраться. Почему эта бесконечность, в которой чувствуешь подвох и тревогу, не выпускает тебя из своей утробы. Это и есть проклятье человечества, в которое вирус заключает людей. Темница без окон и дверей, из которой не достучаться до реального мира, не докричаться до собственного мозга, который подчинился врагу, укравшему твое тело. Вот, где все они обитают — люди, в чьи тела вселился дьявол. И пока он трансформирует их кости и потрошит их руками собратьев, запертые в бесконечном тумане небытия люди также, как и я, истошно вопят в никуда и молят выпустить их.
В этот момент я резко проснулась. А потом долго сидела в кровати и ловила воздух ртом, из глаз лились слезы, из глотки вырывались рыдания, как будто я кричала взаправду. Мне бы хотелось списать этот бред на излишне эмоциональные переживания и физическую истощенность, отчего мозг взрывается от избытка информации и выдает тухлый винегрет во сне. Но я была совершенно уверена в том, что это жуткое туманное место реально. По крайней мере, реально настолько, насколько хватает границ квантового мира вокруг нас. Я чувствовала в том тумане людей, может не видела и не слышала, но ощущала их присутствие, как пристальный взгляд на затылке.
Все до одного — они до сих пор пребывают там.
Мне понадобились полчаса и холодный душ, чтобы успокоить воспаленные вирусом нейроны мозга. Я была уверена, что этот жуткий кошмар, полный безнадеги и скорби — дело вирионов заразы, которая медленно готовит меня к переходу в это бесконечное туманное ничто. Я не умру. Как и Лилит, которая лежит в соседней лаборатории и привычно рычит. Она заперта во времени, в пространстве, не живая и не мертвая. Она застряла где-то посередине. Вся ее жизнь превратилась в блуждание в бескрайней серой мгле, проклятая чувствовать подобных ей и запертых в этом чистилище людей, пока вирус управляет их телами в реальном мире. Он не может отпустить людей к богу, иначе вся его армия превратится в безмозглых мертвецов. Но и позволить сознанию человека сидеть в физической оболочке тоже не может. Пограничное состояние человеческого сознания между жизнью и смертью — единственный способ для вируса существовать в теле человека.
Буддист был прав. Черт подери, он все это время был прав. Мы прокляты.
Я сижу сейчас в лаборатории Кейна, пока он спит (мне даже кажется, что я слышу, как сладко храпит эта счастливая сволочь), и изучаю экспресс-курс по вирусологии и генетике, чтобы глубже понять, что происходит со мной. Я не хочу возвращаться в тот беспросветный кошмар, где правит неизбежное отчаяние. Я не хочу провести там вечность, и потому цепляюсь за последние островки своей надежды.
— Неужели в тебе, наконец, проснулось любопытство исследователя?
Я дернулась от его внезапного появления. Заспанный Кейн стоял в проеме двери в черной водолазке и брюках, и тем казался нормальным чуваком, а не надменной гнидой, каким он бывает в белом халате.
— Во мне просыпается монстр, которого я не хочу выпускать наружу, — ответила я и вернулась к экрану ноутбука, где яркими красками сверкала ДНК моего убийцы.
Кейн лениво прошел к столу и сел рядом. От него приятно пахнет: чистым телом и детскими пеленками. Уж не знаю, откуда мне известно, как пахнут детские пеленки, но вирус раскрывает новые доселе неизвестные стороны моей неосознанной индивидуальности. С недавних пор, например, меня начала донимать идиотская галлюцинация — Робокоп, плавающий по радуге в пластиковом стаканчике, в котором красил себе ногти на ногах. С таким бредом в голове я уже не удивляюсь странным мыслям вроде того, что Кейн вкусно пахнет.
— Если я тебя разбудила, извини. Я была уверена, что ты спишь, как пьяный Полифем[1], — сказала я.
Тут раздался громкий мощный храп откуда-то из-под потолка. Я озадаченно взглянула на Кейна.
— Это Арси, — ответил он.
— Твою мать.
— Их компьютерная лаборатория прямо над нами.
Арси и Йонас вели круглосуточное наблюдение за периметром Бадгастайна, а также ловили сигналы с Желявы и других мест обитания последних остатков людей, как например бункер Валентин в Германии и подводная база Порто-Палермо. Гулкий храп Арси, который сотрясал бетонные стены, самоуверенно заявлял о том, что наше убежище под стопроцентной защитой.
— Мне все кажется, что я могу чем-то тебе помочь. Что у меня вдруг родится гениальная мысль, до которой ты не додумался, — произнесла я.
Робокоп усмехнулся.
«Лучше расскажи ему, что представляешь, как он заплетает тебе косу и вы красите друг другу ногти», — произнес робот-полицейский, махая перед моими глазами кисточкой от лака для ногтей. Черт, я даже учуяла ее химический запах.
— Твою мать, Робокоп, свали уже из моих больных фантазий!
Я лишь спустя минуту поняла, что произнесла это вслух.
— Ты что, бредишь? — обеспокоенно спросил Кейн.
— Кажется, да. Меня стали донимать сумасшедшие галлюцинации, — выдохнула я.
«Эй! Я не какая-нибудь галлюцинация! Я личность!»
— Это нормально. Мозг человека по-разному реагирует на заражение, но почти всегда больной начинал бредить, — отвечает Кейн со свойственным ему реализмом.
— Да, но я уже второй час не могу сосредоточиться и читаю одну и ту же страницу из-за этого долбанного Робокопа в пластиковом стаканчике на радуге.
Кейн смерил меня озадаченным взглядом.
— Скажи, ты ведь его не видишь?
Кейн оглянулся и неуверенно замотал головой.
— Вот видишь? Ты галлюцинация! — сказала я роботу-полицейском.
На что он надрывно зарыдал.
«Ты бессердечная сука!»
Я замотала головой и махнула рукой.
— Смотри, — Кейн перехватил мышку из моей руки и быстро вывел из недр гигабайтов различные схемы ДНК. — Для создания антивирусного препарата мне необходимы три комбинации генов: те, что отвечают за прекращение выработки эритроцитов; те, что отвечают за изменение метаболизма; и те, что отвечают за подмену сознания. И если первые два компонента мы создали еще сорок лет назад, то третий компонент, отключающий человеческое сознание, представляет для нас настоящую проблему. Без полноценной сыворотки вирусный гомеостаз быстро деактивирует весь ее потенциал и возвращает все биологические процессы, протекающие в человеческом теле, в устойчивую зараженную норму.