Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Ты должен стать, — наставлял по дороге Еремин, — самым активным организатором за отправку пайка ленинградцам. Неплохо, если предложить увеличить норму. Предложи свою кандидатуру комиссару для этой агитации в других ротах, батальонах.
Куделин вытаращил глаза:
— С агитацией у меня не получится. Пробовал — не от души. Да и язык не тот...
Воцарилось молчание.
— Не получится, язык не тот, — передразнил его Еремин. — Должно получиться. — И сунул Куделину бумагу. — Это статья «От всего сердца» — о благородном поступке воинов. Перепиши и сразу пошли в дивизионную газету. — Затем оглянулся и, убедившись, что на них никто не смотрит, спросил: — Где дивизия? Какое намерение начальства?
— Дивизия вышла на Вазузу. А что думает командование — не знаю.
— Мелковат ты, Куделин, для нашей работы. Толка не вижу, — сплюнул Еремин.
Это задело Куделина за живое.
— Прикажите взорвать артсклад — взорву. Комдива аль комиссара укокошить — в два счета укокошу.
— Дурак! — скрипнул зубами Еремин. — Ты мне нужен для разведки, а не для диверсии. — Он взглядом удава смотрел на Игната. — В воскресенье от тебя жду письма. В него ты вложишь заявление начальнику нашей почты на розыск денежного перевода. Вот тебе его текст. — Еремин протянул бумагу. — Обратный адрес — своей части, твоя фамилия — Груздев. А вместо инициалов поставишь буквы, обозначающие время: буква имени — день, а буква отчества — часы форсирования Вазузы. Понял?
— Понял, — придавленно ответил Игнат.
— Тогда пошли, — и Еремин помог Куделину поднять на плечо связанные между собою тюки.
Эстафета «солдатского вестника» вначале облетела тылы дивизии и КП, потом перекинулась к доваторовцам и к ужину докатилась в полки. Там раздатчики пищи, конечно же, с изрядными добавлениями рассказывали и о подарке ленинградцев, и о их голодной жизни, и даже о том, как «способствовали» самолету сесть.
Один из рассказчиков в роте Подопригоры — красноармеец Сеня Бесфамильный, в шутку прозванный друзьями «Заводной», в прошлом беспризорник, так красочно развернул картину посадки самолета, что слушавшие его чуть не забыли про еду. Но тут Куделин, которому уж очень хотелось встрять в этот разговор, выразил сомнение:
— Ну-у? И даже выложил «Т»?
— Вот те и ну! — передразнил его Сеня. — Лопай вот кашу и не перебивай! За что купил, за то и продаю. Сам шеф-повар видел, как самолет кружил. И вот тут как тут усатый из роты охраны, ну тот самый, что шапку вот так носит. — Бесфамильный сдвинул свою ушанку набекрень... — Башка-мужик! Голова — ума палата. Смекнул в чем дело и раз с плеч вещмешок. Вытянул оттуда подштанники, расправил и бах их на землю. Потом вытащил полотенце и разостлал его поперек гашника. Вот тебе и «Т»! А после нацепил на штык носовой платок и стал им по-морскому сигналить.
— По-морскому? — хохотнул кто-то в темном углу.
— Тише ты! — шикнул молодой красноармеец, сидевший на нарах около термоса. — Веришь не веришь, а врать не мешай.
— Чего? — вспылил Сеня. — Вот как поварешкой тресну, так зараз язык проглотишь. Он из морской пехоты к нам попал и азбуку Морзе на все пять знает. А она, друг мой Заваляшка, для всех одинакова — точка — тире, точка — тире.
— А ты-то ее знаешь? — насмешливо спросил Куделин.
Это уж было слишком. Сеня вскипел и черпаком поварешки отбарабанил что-то по стойке, подпиравшей вход.
— Слышали?
Землянка хором ответила:
— Слышали!
— Хорошо? — Сеня провел пальцем под носом и с хитрецой смотрел на Игната. — А что это значит? Не знаешь? Эх ты, вояка! А это значит, — и Сеня, отстукав первую фразу, пояснил: — Дураку, чтобы понять важность происходящего, всегда разума не хватает. — Землянку потряс хохот. — А теперь отвечаю по существу вопроса. Азбуку Морзе, как вы видите, я знаю. Для тебя, Игнат Куделин, изучить ее, конечно, не по мозгам. Так вот, самолет приземлился, из него еле вышел — в чем только душа держится — рабочий — ленинградец...
— Закачало? — На рассказчика серьезно смотрел Степан Айтаркин.
— Не закачало, а с голодухи! Там, в Ленинграде-то, не такой харч, какой нам матушка-Родина дает, а всего-ничего, да еще восьмушка эрзац-хлеба. По-нашему, значит, пятьдесят грамм! С такого харча не только закачаешься, а часом и в ящик спружинить можешь.
— Ну уж и пятьдесят. Ты что-то, Сеня, загнул, — перебил его пожилой красноармеец. — Може, населению, неработающим, а рабочему классу? От такого рациона и за неделю капут.
— Возможно, Никифор Петрович, ты и прав. Но одно ясно, живут ленинградцы смертельно голодно. Даже страшно подумать. А они еще и воюют, и на оборону работают... Так вот этот-то ленинградец и привез нам в подарок ими сделанные пулеметы и минометы. Солдатики из караульной роты завели его и летчиков к себе в землянку, сварганили на скорую руку кашу погуще, да и по чарочке. — Сеня лукаво улыбнулся и щелкнул себе по воротнику. — Потом все в один раз разгрузили самолет. А после разгрузки опять в землянку и снова накормили, уже более плотным харчем и опять с чарочкой.
— Здорово в караульной живут, коль у них, в затишье, такой запас сердешной, — прогнусавил с полным ртом каши бородач.
— Надо полагать, у них справный старшина, — ответил Сеня. — Так вот за обедом они решили отблагодарить ленинградцев и загрузить самолет своим красноармейским пайком...
— А мы что — не можем? — соскочил с нар Степа.
— А это зависит от вас, — подхватил Сеня. — Как решите, так и будет. А когда я буду на кухне, передам ваше решение начпроду и попрошу его наш паек погрузить в самолет.
Землянка зашумела:
— Конечно!
— Правильно!
— Какой может быть разговор!
— Я предлагаю полтора пайка! — выкликнул Куделин. Он давно собирался «отличиться», да ему все мешали. Теперь же подобрал момент. В душе теплилась надежда, что кое-кто станет отнекиваться, а он, Куделин, будет настаивать на своем и тем самым выделится из остальной массы, и начальству это станет известно. Да не тут-то было. Землянка без колебаний его поддержала.
Куделин, моя котелок, косил глазами на Семена и думал: «Здорово у него получилось. Вот бы мне так!» И он спросил его: