Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Костюк был сильно пьян.
— А! — сказал он. — Попался, партизанская душа! — и сильно хлестнул по столу плетью. — Я тебя вот этой не лупил?
— Что вы? — Гребенюк пересилил страх и улыбнулся только одним глазом. — Да такое я век помнил бы. Простите, как величать-то?
— Гм! — промычал Костюк и принял осанистый вид: — Величай просто — товарищ начальник.
— Товарищ начальник? — удивился Гребенюк. — А разве так можно! За это же — тово... — приложил он палец к виску.
— Тьфу! — плюнул Костюк, — будь ты проклят! Конечно, нет. Господин начальник!
— А теперь, господин начальник, даже трудно разобрать, кто тебя грабит, свои аль чужие.
— Смотря кто ты?
— Я-то? Православный. Крестьянин, и мать моя, и отец...
— Довольно болтать-то! — начальник снова хлестнул плеткой по столу. — Християнин. Лучше признавайся, кто тебя сюда подослал? Ну! — И плетка взлетела вверх и там застыла.
— Меня-то? Нужда. Соли нет, спичек — тоже. Лучину зажечь нечем...
— Нужда, — передразнил Костюк. — Знаем мы эту нужду. Говори, где ваш главарь Дядя Ваня?!
— Дядя Ваня? А кто он такой?
— Э-э-э, не знаешь? — ехидно пропел полицай и расстелил на столе приказ. — Читай! — ткнул он рукоятью плетки в строки, где говорилось, что за его голову — 10000 марок.
— Я, господин начальник, неграмотный.
— Неграмотный? Врешь, паскуда! А ну!
— Вот, ей-богу, — перекрестился Гребенюк. — Мать моя и отец мой...
— Неграмотный? — зло бубнил начальник. — Когда дело касается партизан, то вы все неграмотные... Раз неграмотный, так на! — и полицай, сложив вчетверо приказ, сунул его Гребенюку. — Развесь в своей деревне, и пусть все прочтут. Теперь марки — самые настоящие деньги. На них и соль, и керосин, и корову купишь... А теперь — вон!..
— Все понял, господин начальник, — живо ответил Гребенюк и выскользнул за дверь.
Пока Гребенюк находился в доме полицаев, Юра успел обойти почти полдеревни и направился к возу, куда печник уже подкатил колесо.
— Я подниму задок, а ты надень колесо на ось, — обратился печник к Юре и как следует ухватился, поднатужился, но поднять один не смог. А Гребенюк как назло все не шел.
Тогда печник отошел к дому Шульца, взял жердь к, просунув ее под заднюю ось, поднял зад телеги. И только сейчас увидел вышедшего из дверей Гребенюка.
— Паренек! Давай колесо, — скомандовал печник. — Вот так. Теперь загвоздку.
Не прошло и трех минут, как телега стояла на всех четырех колесах.
— Благодарствую, дорогой земляк! — Гребенюк протянул печнику кисет с махоркой. — Это тебе, дорогой друг, на память.
— А ну! — полицай толкнул Гребенюка, от чего тот всем телом рухнул на телегу. Затем сел как следует и спросил полицая:
— Русский?
— Русский.
— Не может быть. Ни дать ни взять вылитый фриц!
— Кто? Повтори! — полицай замахнулся на старика прикладом.
— А разве я плохое сказал? Ты такой же статный и такой же властный, как и он. — Гребенюк показал кнутовищем на обер-фельдфебеля, стоявшего во дворе и смотревшего, как солдат ощипывает обезглавленного гуся.
— Рыжик, садись! Поехали! — Гребенюк крутанул кнутом. Юра ловко вскочил на телегу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Было глубоко за полночь, когда в окно дома Гребенюка постучали. Вошли двое — рыжеволосый парень-партизан и пожилой седой мужчина, тот самый, за которого фашисты сулили десять тысяч.
Еще с порога, обращаясь к седому, парень отрекомендовал хозяев:
— Это Иван Антонович, Гребенюк Иван Фомич, а это — бывалый боевой разведчик Юра Рыжиков! — и тут же к Юре и Гребенюку: — Знакомьтесь с Дядей Ваней.
Дядя Ваня. Вот он какой. Совершенно обыкновенный человек, среднего роста, даже без бороды. Только во всем его поведении чувствовалась военная собранность и сосредоточенность.
Гребенюк начал докладывать о результатах разведки. Но торопился и потому часто сбивался, перепрыгивая с одного на другое.
Тогда в разговор вступил Юра. Подражая разведчикам бывшего своего полка, сыном которого он был, мальчишка послюнявил карандаш и провел на кромке комендантского приказа извилистую линию:
— Это речка. — Затем прочертил правее речки прямую, — это дорога. А вот здесь — дома, — рисовал он слева от дороги квадратики. И продолжал словами Гребенюка: — Теперь будем танцевать от печки, вот отсюда, — и между первым и вторым нижними квадратиками Юра большим кружком обозначил гнездо аиста: — Первая хата-развалюшка, во второй и третьей — живут солдаты, в одной из них я насчитал одиннадцать фрицев. Дальше — сад. За ним большой дом с белыми наличниками.
— А в нем самый главный фашист, — вставил Гребенюк и сморщился, стремясь вспомнить звание этого фашиста.
— Оберст Шульц, — выручил его Юра.
— При нем двое часовых, — снова включился Гребенюк, — один снаружи, другой во дворе. Там же легковая машина. Рядом, у колодца, живет шкура барабанная — обер-фельдфебель. А у него во дворе овчарка — настоящий волк. Против колодца, справа от дороги, — пулеметные гнезда бойницами направлены в нашу сторону. Потом... — сморщился старик.
— А потом, — помог старику Юра, — опять команда фрицев. А за ними располагается...
Здесь глаза Гребенюка блеснули огнем ненависти, и он перебил Юру:
— Изверг рода человеческого. Если вы их будете бить, то этого предателя в первую очередь! Он, сволочь, из меня чуть было душу не вытряхнул. На свою сторону, подлец, меня склонял. Меня, советского человека. Ско-ти-на!
— А дальше что? — перебил его Дядя Ваня.
— А дальше пусть Юра скажет. В том конце деревни он был.
И Юра обстоятельно доложил обо всем, что видел.
— Большое вам спасибо, друзья мои. — Дядя Ваня крепко пожал руки Гребенюку и Юре. — За такое дело вас следует наградить. Но это в свое время.