Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Юра же, к удивлению Ивана Фомича, вытащил из своих тайников автомат, патроны, гранаты и был полон решимости сражаться.
— Ты что? С ума сошел? — Иван Фомич шлепнул себя по бедрам. — Да из тебя в один секунд живой дух вышибут. В айн момент все на место и марш отсюда!
— На место и бежать? — выкрикнул Юра. — Позор! Мы кто? Народные мстители или разнесчастные трусы?
Гребенюк побагровел, сжал зубы, отчего его бороденка ощетинилась, и шагнул к Юре:
— Ах ты, сопляк! Да как ты смеешь на меня так кричать. Жаль, что у тебя в руках граната, а то так бы треснул, что аж искры с глаз посыпались бы. Ну! — взялся он за ремень.
Юра не тронулся с места.
— Ты, дедушка, меня ремнем не пугай. Я на Истре не такое видел.
— Видел, — передразнил его Гребенюк. — Да в бою таких как ты, непослушных, чем попало бьют. Так что, едрена шишь, опусти гранату и марш отсюдова! — скомандовал Иван Фомич, сгреб большую часть боеприпасов и открыл подпол.
— Зачем в подпол? — упорствовал Юра. — Давайте отдадим партизанам Дяди Вани.
— Дяди Вани? От него, Юрок, мы отрезаны. От всех отрезаны.
— Так возьмем это все с собой.
— Нельзя. А вдруг засада. Тогда аминь! Так что, дорогой вояка, все давай обратно на место! Мы еще вернемся.
— Вернемся? — недоверчиво смотрел на него Юра.
— А куда же нам деться-то? Переждем где-нибудь в глуши эту лихоманку и снова сюда, к Дяде Ване.
В считанные минуты все было спрятано, и Гребенюк с Юрой, накрывшись от дождя мешками, свернутыми на один угол капюшонами, двинулись в путь, подальше от стрельбы.
Поехали лесом.
Непогода сгустила сумерки, и Гребенюк определял дорогу не по колее, а по узкой полоске серого неба. По его расчету, вот-вот должен быть крутой спуск к ручью, а за ним справа, за пегими стволами берез, и землянки. Дорога пошла под уклон, и тут из черноты леса раздалось:
— Стой! Куда прешь? — Из-за кустов вышел на просеку парень с винтовкой наперевес и остановил кобылу. — Аль слепой? — показал он на бревно, лежавшее поперек дороги.
— Где ж тут видеть-то? — Гребенюк подошел к незнакомцу. — Вишь, темень-то какая, ведьму за красавицу примешь, — всматривался он в этого, одетого в красноармейскую стеганку и в немецкую кепи, человека. — А вы кто же будете?
— А тебе зачем?
— Ведь сами знаете, какое нонче время. На всякого лиходея нарваться можно... А мы тут, дружок, выселенцы. Фрицы, что называется, дали нам под зад и со своей хаты турнули. Вот и тащимся по этой глухомани куда глаза глядят...
— Дедушка, заворачивай назад!
— Я тебе дам заворачивай. А ну, слазь! — приказал парень и лихо свистнул. Из кустов выскочили двое вооруженных, тоже в стеганках и немецких кепи.
«Эх, сейчас бы их гранатой. И айда», — скрипнул зубами Юра.
— Коня привяжи здесь, — приказал Гребенюку этот странный человек. Затем перевернул в телеге все вверх дном и, убедившись, что оружия и взрывчатки нет, скомандовал: — Хома, оставайся здесь. А вы, — обратился к задержанным, — за мной!
Вскоре Гребенюк и Юра очутились в землянке перед немецким обер-сержантом, прекрасно говорившим по-русски.
— Партизаны?
— Никак нет, — отвечал Гребенюк.
— Ехали к ним?
— Никак нет.
— По дороге встречали кого-нибудь?
Последовал тот же ответ. И так целый час. Под конец, убедившись, что это просто крестьяне, сержант, подбоченясь и качаясь на носках, как бы спрашивая своих подчиненных, изрек:
— Выпороть бы их как следует, чтоб знали, где ездить.
— За что, ваше благородие? Да мы самые обыкновенные крестьяне. У нас, окромя харча, ничего нет. Отпустите поздорову.
Сержант сверлящим взором посмотрел в глаза Гребенюка, затем важно отошел к столу, прикурил от коптилки и, расставив ноги, отдал приказ:
— Штырь! Заводи подводу сюда. А ты, Мурза, отправь их в землянку. Утром решим, что с ними делать. — И крикнул вдогонку: — Жрать не давай!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Гребенюк не спал. Могильным холодом давила землянка. Страшные мысли приходили в голову. Больше всего он боялся за Юру. «Норовист. Брякнет этому бандиту против шерсти — и жисти конец. — Ему послышалось, что Юра скрипнул зубами. — Эк-ка злость-то какая... А може, смерз?» — И пододвинулся к Юре вплотную, прикрыл его полой своего зипуна.
Согревшись, Юра перестал дрожать и стал ровно посапывать. Где-то противно прокричал филин, а старику почудилось, что кричит сам обер-сержант, вызывая на помощь лешего и ведьму.
— А может быть, это орлы Дяди Вани? — и Гребенюк даже немного приподнялся. Было тихо. Лишь дробно стучали по настилу землянки дождевые капли. Прижавшись к мальчику, Гребенюк обдумывал, как вести себя завтра на допросе...
К землянке кто-то спешил. Вот прогромыхал засов, распахнулась дверь, и вместе со светом ворвался свежий воздух.
— Встать! — гаркнул вошедший верзила. — И быстро запрягай кобылу.
Гребенюк покорно вышел из землянки. За ним более воинственно вышел и Юра, и они пошагали к соснам. Там Сонька, увидев хозяев, тихо, прерывисто заржала.
— Соскучилась, милаша. — Старик погладил кобылу по лбу. — Раз приказали запрягать, — подмигнул он Юре, надевая хомут на морду лошади, — значит, расстреливать не будут. Так что мы, дружок, еще поживем!
Но Иван Фомич не знал того злодейства, какое ожидало его и Юру впереди. Поэтому он к окрику «Штырь! Мурза! К начальнику!» отнесся хладнокровно.
— Дед! Давай подводу сюда! — раздался из-за сосен голос Мурзы. И, показав на землянки, из которых власовцы выносили оружие и тут же сваливали в кучи, побежал следом за Штырем. Влетев в землянку, он замер, так как обер-сержант писал, выговаривая каждое слово вслух:
— ...Я полагаю, что они, наверняка, партизаны Дяди Вани. Я бы их, на страх врагам, повесил на первом суку. Но мне кажется, что они многое знают. Поэтому оставляю их в здравии и направляю к вам на разделку. — После этих слов обер-сержант поднял взгляд на Мурзу.