Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Железнов отдал приказ форсирование приостановить, людей отвести в исходное положение, а противника держать в боевом напряжении.
На командный пункт ввалился промокший до ниточки Добров.
— Вот что, Иван Захарович, — после долгого молчания заговорил Железнов, обращаясь к полковнику Куликову. — Давай у армии добиваться снарядов. Без них в воду соваться нельзя! А пока возьми на прицел выход противника к воде.
— Эх! — только и произнес Добров, хлестнув мокрой шапкой по ладони, да так, что брызги отлетели даже на карту комдива.
— Я тебя, друг, понимаю. Самому не легче.
— Как же это так? — сокрушался Добров. — Кажется, все было продумано, все держали в строжайшем секрете. А тут — пшик! И такие потери... Здесь, генерал, химера, в которой надо серьезно разобраться. Да, да, разобраться! И за такие жертвы, может быть, кое-кого вздуть.
— Дорогой полковник, сейчас идет бой, и перво-наперво надо удержаться и соорганизоваться для нового форсирования. А уж потом, после сражения, будем разбираться что к чему. — И Яков Иванович, не обращая внимания на бурчание Доброва, позвонил Бойко и все то, что тот говорил — наполовину кодом, — тут же наносил на свою карту. Из-за его плечей за его рукой, выводившей красным и синим карандашами положение сторон, внимательно наблюдали Куликов и Добров.
— Прорвали, молодец Сверчевский! — Вздох радости вырвался у Куликова. — А где Гетман? — он знал, что в прорыв будут вводиться 6-й танковый, а за ним — 2-й гвардейский кавалерийский имени Доватора корпуса.
Яков Иванович сделал знак рукой: «Потише!» и записывал.
«Начштаба сообщил, что командарм возмущается и требует объяснений». Железнов укоризненно взглянул на Доброва и чуть было не выпалил: «Тоже — требует. Только с той разницей — ты «разобраться и вздуть», а он — «объяснений» и, надо полагать, «сделать суровые выводы», но смолчал и продолжал писать цифры. Выходило: Городовиков и Сверчевский прочно удерживают плацдарм. Гетман выдвинулся на линию Игнатково — Истратово. О противнике Бойко сообщил открыто: «78-я и 337-я дивизии подтянули вторые эшелоны, а на берег выкатили штурмовые орудия», на что Железнов ответил: — Это мы видим. Всего!
Закончив разговор, он тут же отправил на своей машине Куликова к начальнику артиллерии армии за снарядами, а сам, вместе с Добровым и майором Петровым, сел за разработку плана вторичного форсирования Вазузы.
— Вот что, товарищи, — начал он. — Днем ведем пристрелку по видимым и предполагаемым целям. С наступлением темноты заменяем полк Дьяченки полком Карпова. Ночью, когда противник затихнет, дружным броском на широком фронте форсируем Вазузу. Так что вы, товарищ Петров, садитесь и считайте, что надо для полка Кожуры, а я — подсчитаю, что нужно полку Карпова. А вы, товарищ полковник, — обратился он к Доброву, — поезжайте к майору Кожуре и помогите ему привести полк в порядок, организовать бой на сковывание противника и в то же время дать людям до 22.00 отдохнуть. О сроке форсирования сообщите только ему.
Наступление советских войск подняло с рассветом командующих 9-й и 4-й танковых армий генералов Моделя и Рейнгардта и основательно их всполошило. И если Рейнгардт спокойно пил кофе, так как на фронте его армии было более-менее благополучно, если не считать, что на Вазузе у Замошья взлетел мост да на дорогах на Сычевку взорвались на фугасах автомашины, то генерал Модель, съев бутерброд с сыром, на глотке кофе поперхнулся, когда начальник штаба доложил, что русские форсировали Вазузу и прорвали фронт на стыке 95-й и 78-й дивизий на глубину первой позиции и что большими усилиями вторых эшелонов этих дивизий кое-как удерживаются Крюково и Бобровка.
И закончил он нагнетающей уныние фразой: «Нажим красных сильный».
— Говорите, нажим сильный? Кто же это нажимает? — Командарм глядел на свою карту, лежавшую на соседнем высоком столе.
— На Крюково — полковник Городовиков, а на Бобровку — генерал Сверчевский, — продолжал начштаба.
— Странно. Калмык Городовиков и поляк Сверчевский воюют за Советскую власть, — глядел он на разведчика, вошедшего к нему.
— Дальше, экселенц, на стыке 78-й и 337-й дивизий генерал Железнов пробовал форсировать Вазузу, но мы были предупреждены, и его десанты сбросили в реку и потопили.
— Это меня радует. Полагаю, не в меньшей мере и генерала Рейнгардта... Позвольте, Железнов уже генерал?
— Генерал, экселенц.
— Надо ожидать, что после такого афронта Сталин его снова обратит в прежнее состояние. — Усмешка скользнула по лицу Мюллера. — Так, что же дальше?
— Тяжелая обстановка складывается в секторе Ржева. Здесь с трех сторон напирают четыре дивизии Калининского фронта.
— Четыре, — повторил командарм. — Что еще?
— Теперь доложит полковник.
Начальник разведки расстелил свою карту и на ней показал, где таится главная опасность прорыва. Командарм усомнился.
— Прошлый раз вы пророчили прорыв в междуречье Осуги и Вазузы и начало наступления 26-го, а в действительности русские начали 25-го и нанесли удар южнее. Может быть, и теперь вашу агентуру вводят в заблуждение? — И больше не слушая объяснений полковника, обратился к начштаба: — Пожалуй, полковник прав. Конев, наверняка, все свои подвижные средства будет вводить здесь, — положил он линейку так, что поверх нее получились надписи — «Мал. Кропотово», «Совх. Никитино», «Катерюши». — Следовательно, погрузку дивизии, назначенной под Сталинград, приостановить. Ну, об этом я сам поговорю с фельдмаршалом Клюге. А вы пока что вытягивайте сюда 212-ю дивизию и второй эшелон 102-й. Проинформируйте начштаба 3-й танковой и предложите им активизировать действия на своем правом фланге. Ведь чем черт не шутит, когда бог спит. — И командарм, довольный своей шуткой, чуть-чуть улыбнулся. Но разведчик своим сообщением об обстановке в тылу армии снова испортил ему настроение.
— Что, что? Опять «Дядя Ваня», «Родина», «Народный мститель» и «Вадинцы»? — вспыхнул было генерал, но подавил в себе гнев. — Вызовите генерала фон Шенкендорфа.
Не прошло и минуты, как фон Шенкендорф был на проводе. После любезных приветствий генерал Модель с особым нажимом недовольства на своего начальника охраны тыла доложил о чрезвычайных происшествиях в тылу армии, полагая, что тот, известный своим зверством, заставит своего подчиненного огнем и мечом навести порядок.
— Где это видано, чтобы под носом штаба бригаденфюрера партизаны взрывали мосты, минировали дороги и, как кукиш под нос — полностью уничтожили заслон РОА, прикрывавший дорогу к моему штабу. А обер-сержанта, говорят, надежного вашего агента, взяли в плен. Поверьте, генерал, ни я, ни мой штаб, при таком обеспечении охраной, не можем спокойно работать. Не ровен час, в одну из ночей заявится со своим отрядом бандит к нам и перестреляет вот так, как перестрелял солдат Власова, да еще на спине за ремнем оставит записку: «Смерть немецким оккупантам! Дядя Ваня».
Расчет генерала Моделя был верен. Генерал фон Шенкендорф рассвирепел, нагнал страху начальнику охраны тыла армии, и даже кое-кого из комендантов снял с должности, и в эти же сутки поднял по тревоге по одному полку 1-й СС и 286-й охранных дивизий, и на машинах бросил их в район Сычевки и Андреевского. Но это не спасло положения охраны 9-й армии: партизаны с той же силой продолжали действовать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
На этот раз Куделин, как и все красноармейцы полка, не знал о форсировании до самой разбивки по рейсам плотиков и лодок. А после разбивки расчеты первого броска сразу же под покровом темноты вывели на исходное положение к берегу. Из-за такой скрытности и поспешности Куделин уже не имел времени сообщить о форсировании Еремину и теперь, находясь на берегу, метался, не зная что делать. Оставалось только одно — просигналить врагу.