Испытание
Шрифт:
— Но это же не так, — осмелился прервать его Степа. Дзамболат отмахнулся от его слов.
— Через два дня опять стучусь к врачам в кабинет. Выбрал время, когда все доктора там собрались. Вошел и говорю главному из них: «Выписывай меня, дорогой, надоело дедушке спать одному».
— Так им и сказал? — заулыбался Майрам.
— Так им и сказал! — энергично махнул рукой старец и добавил: — Смеялись, но в тот же день выписали, — вытащив платок из кармана галифе, Дзамболат развернул его во всю ширь моря и провел кончиком по заслезившимся от смеха глазам. — Учись у меня находчивости, Майрам, учись. Уходя, я им сказал: «Не ждите меня больше, белохалатники. — Он явно гордился тем, как дал врачам полный отказ. — И ты, Майрам, не старайся меня уговорить. Ничего у тебя не получится, потому что я видел человека, которому сделали такую же операцию. Храпит своей трубкой — куда там реактивному самолету?! Звук та кой же железный. Первый раз ночью услышал
После застолья Дзамболат приступил к не раз слышанному Майрамом рассказу о роде Гагаевых.
— Наша фамилия и сейчас не такая уж большая — всего двенадцать дворов. В этом мы не виноваты. Нас осталось мало, потому что свято мы берегли свою честь. Два века не мирились мы с Дудоевыми. Если спросишь меня, из-за чего началась эта кровавая вражда, — не скажу тебе. И отец мой и дед не помнили. И прадед. Хотя из-за нее редкий мужчина нашей фамилии умирал своей смертью. Чуть ли не каждый год стоял плач то у одних ворот, то у других. Каждый год кинжалы обагрялись кровью. Гагаевым неведома была причина вражды, но они знали, что Дудоевы обидели их предков, и кровью смывали, эту обиду…
Всегда, когда Дзамболат или кто другой из родственников: начинал говорить об этой двухвековой вражде, в словах было возмущение этой кровавой местью, но в глубине души они гордились, что их предки не шли на поклон к обидчикам, не мирились, хотя и не знали причины вражды. Вот от каких настоящих горцев идет их род! Вот какие они! И не важно, что дети росли сиротами и сами готовились к насильственной смерти. Это их не трогало, ведь это случилось не с ними, а с теми, от кого они пошли, и чью боль, чьи слезы не ощущали, не видели….
— Когда-то наша фамилия была одной из самых могущественных во всем алагирском ущелье. А теперь я всех мужчин Гагаевых в лицо знаю, — и тут же спохватился и горделиво произнес, — да и Дудоевых сейчас не больше десяти дворов! Вот как жили наши предки, — он всматривался в лицо Майрама, стараясь угадать, проникли ли его слова парню в душу. — Вечно над нами висела опасность получить пулю в лоб, но никого из них нельзя было упрекнуть в трусости и бесчестности. И если хочешь знать, род Дудоевых уже не чистой их крови. У них в одно время вообще не осталось мужчин. И по решению старух к одной из женщин был допущен какой-то странник, от которого и пошли нынешние Дудоевы. А что им оставалось делать? Не погибать же роду! В таких случаях наши законы позволяли это. Кровная месть завершилась тем, что Дудоевы выкрали у нас того грудного мальчишку, что родился после меня, и усыновили его. Волей-неволей и мы стали их родственниками… Так что и наша кровь течет в их жилах. Дед по матери мне рассказывал, будто мальчишку украли не без ведома и не без помощи одной из наших женщин, — задумчиво сказал Дзамболат и неожиданно закончил: — Кто она была, так и не узнали, но она была мудрой. Молодец! — видимо, он по взгляду Майрама уловил, что тот не ожидал услышать от старца такой похвалы, и в укор парню непримиримо заявил: — Проливать кровь всегда плохо. И тот, кому удается прекратить кровопролитие, — достоин уважения.
Майрам слушал внимательно прадеда. Чудились ему в его рассуждениях какая-то нелогичность, противоречия. Но ему никак не удавалось уловить, что же смущает его, вызывает внутренний протест… Майрам с малых лет привязан к Дзамболату. Посещал ли старец их дом в Орджоникидзе или Майрам оказывался в Хохкау, но правнук не сводил глаз с колоритной фигуры старца. Дзамболат всегда носил черную черкеску с погасшими от времени газырями. Высокий, широкий в плечах, он был узок 13 талии, и черкеска, перехваченная тонким, отделанным тусклым серебром горским поясом, была очень ему к лицу. На людях он появлялся непременно с кинжалом на поясе. Этот кинжал не раз снился Майраму. На ножнах был старинный орнамент, массивная рукоятка играла переливами всех цветов радуги. Малышу очень хотелось увидеть лезвие кинжала, и он всегда с нетерпением ожидал, когда на стол вывалят куски мяса и положат сверху целиком зажаренную голову барана. И всегда с огорчением вздыхал, когда Дзамболат вместо того, чтобы орудовать кинжалом, вытаскивал из кармана охотничий нож и ловко разрезал баранину на куски…
Чем старше становился Майрам, тем больше его занимал прадед. Он хотел понять его. Почему-то Майрам чувствовал себя неловко в его присутствии. Не мог уяснить, в чем причина, отчего у него появляется смутное беспокойство, но подозревал, что это ответная реакция на пренебрежительное, настороженное отношение прадеда к нему. Как-то их побывка в Хохкау затянулась, и Майрама усадили делать домашнее задание. Когда скрипнула дверь, малыш не оглянулся, решив, что это вошла мать, и продолжал корпеть над заданием. Старец, видимо, долго стоял над школьником, всматриваясь в буквы, выползающие из-под пера. Когда Майрам, наконец, оглянулся, лицо у Дзамболата было не то задумчивым, не то хмурым. Мальчик хотел вскочить, но прадед нажал ему на плечо, не позволяя подняться, и медленно возвратился в гостиную. Он не сказал ни одного слова — ни плохого, ни хорошего, а на душе у Майрама осталось беспокойство, смутная тревога. И с тех пор уже многие годы набегает она на Майрама, когда он видит Дзамболата…
Лишь после того, как случилась беда с отцом Майрама Измаилом и его посадили в тюрьму, а Майрам бросил школу и начал работать шофером, чтобы обеспечить семью, ему показалось, что прадед стал с симпатией относиться к нему. Он не мог привести ни одного факта в подтверждение, ни одного слова Дзамболата, который внешне оставался таким же суровым. Но Майрам внутренне ощущал потепление, исходящее от прадеда.
А после рождения первого праправнука Дзамболата, Майрам просто ахнул, увидев прадеда. Оказалось, что он не всегда суров, что умеет и сам радоваться, и дарить улыбки людям. А когда радуется, — годы покидают его, и выясняется, что бодрости в нем немало, да скрывает ее, старается и походкой, и жестами подчеркнуть свои годы, точно боится упреков в мальчишестве. Из-за этого и в кино-то ходит редко, хотя любит его. Если кто-нибудь заглянет в гости к ним, Дзамболат ни за что не останется у телевизора да еще постарается сделать вид, что ящичек его совершенно не интересует, и ему все равно, что там показывают. Махнет рукой в ответ на вопрос, не занят ли он: „Сижу себе, подремываю по-стариковски…“ И невдомек гостю, что Дзамболат, неторопливо беседуя, одно ухо направляет в его сторону, а другое навострил туда, откуда доносятся глухие эфирные голоса. А потом, когда гость покинет дом, прадед будет дотошно расспрашивать правнуков о том, что же произошло на экране, что случилось с этим безбородым стариком и его легкомысленной дочерью, которая привела в дом женатого человека…
Смотрит Дзамболат все, что показывают по телевидению: и фильмы, и репортажи, и передачи мод, и футбол, и хоккей, и художественную гимнастику, — и все с одинаковым интересом. Сидит, уронив на костыль сложенные одна на другую руки, и, упершись бородой на них, глаз не сводит с экрана. Огромная шапка отбрасывает на стену замысловатую и неподвижную тень. Ни возня мальчишек, ни лай собаки, доносящийся со двора, не могут его отвлечь. Лишь когда маленький Аланчик, умеющий, как никто другой, повелевать старцем, уронит горячую головку ему на колени и захрапит, Дзамболат отрывается от экрана и зовет сноху…
Однажды Майрам слышал сказки, которые Дзамболат рассказывал детям, и поразился: в них действовали и злодеи-ученые, и бизнесмены (и как только он смог выговорить это заморское слово?!), и чапаевцы, носились с шумом самолеты, взрывались атомные бомбы, играли в хоккей наши и канадцы, и чего там только не было, в этих необыкновенных сказках-коктейлях. И все это действовало, боролось, попадало в сказочный заимок, а то и в подземелье, вырывалось из хитроумных сплетений и пут бандитов, уничтожало зло, спасало красавиц, скакало Имеете со сказочными богатырями-нартами на быстромчащихся скакунах. Вот какой забавный налет привносило в сказки ежедневное просиживание старца у голубого экрана….
До чего же он любопытен в свои годы! И как любит новые знакомства! Подолгу сидит с гостями, приехавшими издалека, расспрашивает их дотошно и нудно, слушает с затаенным вниманием, и не уловить, что означают его частые кивки головой… Особая страсть у него к технике, машинам, тракторам, комбайнам. В молодости он не мог пройти мимо огненного коня, Доглядит на него сбоку — и через миг оказывается на нем. Это страстное желание поездить (на чем бы то ни было!) осталось у него до сих пор. Оседлал он и первый трактор, пригнанный Агубе из долины. А после этого и пошло: стоило какой-нибудь невиданной им доселе марки машины появиться в ауле, как Дзамболат оказывался тут же возле нее. И ни разу он не упустил такого случая. Все новые тракторы и комбайны подвергались его настырным набегам. Для этого он отправлялся и в. Нижний аул. Он упорно взбирался в кабину или на площадку и нетерпеливо понукал трактористами и комбайнерами. „Нива“ качалась по рытвинам поля, и в такт ей качалась белая борода старца. Степной корабль делал круг по полю, Дзамболат просил остановиться и, кряхтя, с нарочитыми вздохами и охами, ссылаясь на боль в пояснице, сползал на руки ожидавших его сельчан. И не дай аллах, кто-нибудь из не очень почтительных к старцам механизаторов пытался испробовать машину, не пригласив Дзамболата. Жестоко расправлялся он с ними. И речь на кувде посвятит неуважительному и всех его родственников пристыдит… Не постесняется это сделать и при гостях из соседних аулов да еще и в праздник! А бывает, и пригрозит сочинить песню на целую фамилию, которой принадлежит человек сей. И поверьте, в следующий раз, пригнав из города машину, механизатор направит ее не в колхозный парк, а сперва к дому Дзамболата, и слезно станет умолять его испытать машину и высказать свое веское мнение. И Дзамболат, в конце концов, смилостивится и уступит уговорам, но чего это стоит провинившемуся!..